Лето 1993 года
Столицу плотно прикрывали грязные унылые облака... Стоял тусклый серенький денек.
По тротуару вдоль Дмитровского шоссе бесцельно брел средних лет научный сотрудник. Под стать погоде настроение у Василия Степановича было пасмурное.
Впрочем и в яркие солнечные дни состояние его души не светлело... Постоянно донимала неуверенность. Собственная никчемность.
Одолевали мрачные предчувствия, которые сбывались с ужасающей неотвратимостью. Недавно, к примеру, его долгая семейная жизнь закончилась разводом.
Жена от безденежья и безысходности в конце концов к кому-то ушла. Пообещала, правда, вернуться. Если сумеет он к нынешним нравам... «приспособиться».
Именно это словечко больше всего обидело Василия Степановича. Всегда воротило его от паскудно-скользких «приспособленцев», которые нет-нет да и встречались на жизненном пути.
В последние годы расплодилось их великое множество. Куда ни плюнь... «Приспосабливались», точнее, воровали с азартом и удовольствием. Без всякой совести и меры.
Любое другое государство давно и окончательно разорилось бы. А вот Россия, к безмерному удивлению мирового сообщества, непонятно как, но ухитрялась сводить концы с концами... Однако и ее силы небеспредельны.
Промышленность день ото дня хирела и трещала по всем швам. Сельское хозяйство пребывало в коматозном состоянии. Науке сверху милостливо была предоставлена возможность, образно выражаясь, интеллигентно самоуничтожаться... Делалось это так.
С одной стороны, зарплату научным сотрудникам платили регулярно. С другой – она была столь мизерной, что при бешено растущих ценах на пропитание ее хватало с очень большим трудом.
Начался, естественно, вынужденный отток ученых из науки. Из мелкого ручейка он быстро превратился в полноводную реку.
На перспективных и талантливых очень серьезные виды давно имела заграница. Она срочно скупила многих оптом за смехотворную цену.
Другие, не менее перспективные и талантливые, обожравшейся загранице даром уже не были нужны... Приходилось им на любимой работе ставить крест.
Пристраиваться на обезумевшей родине куда и кем угодно. Лишь бы платили, чтобы хватало на более или менее сносное существование.
И все же... Несмотря ни на что, наука упорно не желала «самоуничтожаться».
Она, к болезненному недоумению международных научных светил и нашенских власть предержащих, ко дну не шла. Из последних сил держалась на плаву.
Более того... Иногда даже выдавала на гора потрясающие открытия.
Чем вызывала, с одной стороны, прямо-таки шок у ее немалочисленных заграничных и отечественных завистников-недоброжелателей. С другой – радость и гордость у ее многочисленных верных и не продающихся научных сотрудников, вроде Василия Степановича.
Поводов, впрочем, радоваться и гордиться становилось все меньше. Непокорную науку добивали теперь без лишних затей и сантиментов.
Кончили практически ее финансировать – и все дела. Тут уж хочешь не хочешь, ноги протянешь.
Для продолжения экспериментов и исследований денег или катастрофически не хватало. Или не стало вовсе.
Тысячи лабораторий закрывались на неопределенное время. Десятки тысяч научных сотрудников неизвестно на сколько оставались не у дел… На днях то же самое случилось и с Василием Степановичем.
Сегодня от нечего делать он прогуливался по тротуару вдоль Дмитровского шоссе. Все шел и думал: «Что же будет дальше?.. Чем кончится этот бардак?»
Он внимательно вглядывался в прохожих в надежде увидеть улыбку. Услышать смех. Тщетно... Всех донимали одни и те же неразрешимые проблемы. Безответные вопросы.
Видеть неприкаянные, мрачные лица, затравленные взгляды стало невмоготу... Он опустил голову и уставился на собственные ноги в стоптанных ботинках, шагающие по грязному асфальту неизвестно куда и зачем.
Неподалеку послышался шелест воды. Его заглушил громкий требовательный голос из мегафона:
– Граждане!.. Отойдите дальше от места аварии... В любую секунду может произойти взрыв!
Василий Степанович непроизвольно остановился. Поднял голову. Увидел целый-невредимый контейнеровоз. За ним... почерневший бензовоз.
Дальше, в самом центре шоссе, застыл выгоревший дотла троллейбус. Второй притулился у обочины. Там же замерли обгоревший «Икарус» и закоптившийся микроавтобус.
Остовы троллейбусов еще дымились. Их и бензовоз пожарные беспрерывно поливали водой из брандспойтов.
Со столбов свисали обуглившиеся провода... Деревья шуршали черной листвой.
С обеих сторон на шоссе наступала и отступала плотная толпа зевак. Милиционеры и пожарные настойчиво отгоняли их подальше от проезжей части.
Угрозы и просьбы не очень-то помогали. Откатившись назад, первые ряды, подталкиваемые любопытствующими сзади, вновь возвращались к самому краю тротуаров... Их снова вынуждали пятиться назад.
Любая трагедия вызывает у людей и страх, и любопытство одновременно... Не стал исключением и Василий Степанович.
Быстрыми шагами он приблизился к толпе. Влился в нее. И не без труда протиснулся к месту аварии... То, что увидел, заставило его содрогнуться.
В лужах воды, рядом с бывшим троллейбусом, лежали застывшие две фигуры, жуткие в своей неподвижности. Еще одна объятая пламенем пассажирка, видимо, успела пробежать несколько десятков метров, пока не рухнула замертво... Кто-то ее прикрыл зонтиком.
Пожарные выносили из бывшего троллейбуса другие черные, обезображенные трупы. Относили их на сухое место и укладывали во все удлиняющийся ряд.
На обугленные куски человеческого тела смотреть было настолько страшно, что Василий Степанович прикрыл лицо руками. Он резко развернулся и начал продираться через все разбухающую толпу. Хотелось побыстрее и подальше уйти от этого места.
Наконец он выбрался из толчеи. Дошел до довольно пустынного и тихого места. Отдышался и прислонился к дереву... Неподалеку на скамейке сидели люди и возбужденно-громко вспоминали увиденное.
– Беда-то какая! – охал дряхлый старичок, тяжело вздыхая. – У нас ныне крупные аварии часто случаются. Но чтобы зараз столько погибло?!. Не слышал.
– Невинные люди в страшных мучениях умерли... Живыми-здоровыми в адском пламени сгорели, – причитала сморщенная старушка, вытирая платком слезы. – Не зря, видно, говорят – того гляди в Москве конец света начнется.
– Скорее бы... Лучше уж разом сдохнуть, чем маяться в нашем гадюшнике, – пробурчал мужчина со злым лицом. – Довели всех до умопомрачения... Не ведаем, что творим. Сами себя уничтожаем... Город уж весь насквозь провонял запахом смерти.
Василий Степанович даже поморщился... Однако внутренне вынужден был безоговорочно согласиться. Омерзительная это была правда… Но – правда.
В смутные времена москвичи стали уходить из жизни до жути часто и неотвратимо. Смерть преследовала и настигала их везде. В квартире и на улице. В кабинете и машине... Вот только что – в троллейбусе.
– Правильно ты сказал. Мы сами себя уничтожаем. То из-за денег проклятых. То по глупости, как сегодня... Ведь вроде бы никакой беды не намечалось, – вспоминал старичок. – Красный светофор горел на перекрестке. К нему разные машины потихонечку подъезжали. Бензовоз и троллейбус уже стояли...
– Контейнеровоз между ними попытался пролезть. Но не вписался, – прервал соседа по скамейке злой мужчина. – Зацепил бензовоз. Заднюю стенку цистерны пробил... Из нее на асфальт бензин хлынул.
– Было тогда без четверти двенадцать, – уточнила старушка. – Я как раз на часы взглянула... Потому что к врачу в больницу опаздывала.
– Кого волнует, старая, куда ты там опаздывала! – взъерепенился старичок. – Вот куда контейнеровоз торопился – это принципиально важно будет для следствия.
– Милиционер говорил, что он набит дорогой плюшевой мебелью... Значит, к богатым заказчикам торопился.
– Ежу понятно, не к бедным, – согласился злой мужчина. И… задумался: – На мостовую целое озеро бензина вылилось... Отчего же оно вспыхнуло?!
– Может, какой придурок окурок или зажженную спичку бросил? – неуверенно предположил старичок. И добавил уже уверенней: – Скорее, от искры при столкновении контейнеровоза с бензовозом... Или от электрического разряда троллейбусных проводов.
– Страшное было зрелище, – вздохнула старушка. – Люди в дикой панике окна выбивали. В дверях давились. Спасались кто как мог... Не всем Бог помог.
– Из «Икаруса» и микроавтобуса все вовремя выбрались, – рассказывал старичок. – Легковушки с вспыхнувшими колесами откатились на безопасное расстояние. Там прохожие помогли им с огнем справиться.
– С чертовым контейнеровозом только ничего не случилось. Ни с плюшевой мебелью, ни с шоферюгой, – рявкнул злой мужчина. – Из-за одного человека десять, не меньше, в мучениях погибло... Сколько покалечилось на всю оставшуюся жизнь?!
– Одежда тут же загоралась... Люди превращались в живые факелы... Какие нечеловеческие вопли неслись, – прошептала старушка и горько заплакала.
Разговор на скамейке прекратился. Злой мужчина достал сигареты и закурил вместе со старичком... А старушка все плакала и плакала.
Василий Степанович тоже впал в крайнюю тоску. На глаза навернулись слезы. Он решил подойти и успокоить ее... Но его опередили.
– Не плачьте, бабуля... Не плачьте. Не надо, – ласково сказал подобревший злой мужчина и обнял старушку за плечи.
– От окаянной судьбы не убежишь... Нигде от нее не спрячешься, – добавил старичок. – Не реви зря, старая... Слезами горю не поможешь.
– Сколько в больницы отвезли на «скорых»?.. Человек двадцать-тридцать. Не меньше, – не успокаивалась старушка. – Очень уж некоторые обгорели... Вряд ли их выходят.
– Шансов почти никаких, – мрачно согласился старичок.
– Да хватит вам... И так муторно, – сказал ему мужчина и предложил соседке: – Давайте я вас домой провожу. Все лучше, чем невеселые разговоры вести.
Сморщенная старушка послушно встала со скамейки. Вытерла платком мокрые глаза и щеки... Подобревший злой мужчина аккуратно взял ее под руку. И они неторопливо ушли.
Дряхлый старичок посидел немного. Докурил сигарету. Бросил чинарик на землю и притушил ногой... Кряхтя встал и тоже поковылял куда-то.
Василию Степановичу слушать было больше некого. Он отошел от дерева. Пересек газон. Вышел на тротуар и отправился дальше вдоль Дмитровского шоссе.
Перед ним неторопливо, постукивая палкой, прогуливался высокий плохо одетый старик с худым ожесточенным лицом. Он поворачивал голову, смотрел вокруг и что-то злобно шептал тонкими губами.
Впереди, у обочины, плавно притормозил новейший «мерседес». Из него выбрался низенький рыхлый парень в блестящем светлом костюме. С сытой, лоснящейся самодовольством, пропитанной пахучим одеколоном после бритья физиономией.
Он нервно осмотрелся. Ничего и никого подозрительного не заметил. Успокоился.
Неслышно захлопнул дверь. Толстым пальцем надавил кнопочку на брелке с ключами… Машина ослепительно мигнула огнями. Басом гуднула в ответ – мол, все о-кей, я на сигнализации.
Рыхлый парень довольно улыбнулся пухлыми губами. Ласково, словно аппетитную задницу девицы, оглядел округлый багажник «мерседеса».
Пересек тротуар. Поднялся по мраморным ступенькам. И скрылся за зеркальными дверями очень дорогого магазина.
Высокий старик на мгновение остановился. Звонко стукнул палкой по асфальту. Сочно сплюнул и громко крикнул:
– Пропади ты пропадом!
К кому или к чему относился сей страстный возглас?.. Определить сразу, без колебаний, было очень сложно.
То ли к роскошному магазину, где простому человеку делать нечего. То ли к «мерседесу», на который честно заработать просто невозможно. То ли к самодовольному владельцу автомобиля... А может, сразу ко всему?
После долгих научных размышлений Василий Степанович пришел к следующему предположению... Крик измученной стариковской души, вероятно, относился одновременно и к нынешнему беспределу в целом. И персонально к каждому из его вдохновителей и исполнителей.
Имелись в виду и упитанные, розовощекие правители всех уровней. Те самые, кто круглосуточно с глубокомысленно тупым видом несут несусветную чушь о реформах. Инфляции. Стабилизации. И неумолимо надвигавшейся всеобщей... благодати.
И невинный рекламный малец. Тот самый, кто ежевечерне вдохновенно вопил с экрана: «Я стал миллионером! Вот повезло-о-о-о!!!»
И далеко не невинные дяди с хищническими инстинктами. Те самые истинные миллионеры, кто, как ненасытная саранча, пожирали всех и вся на своем пути.
Василию Степановичу захотелось выяснить, справедливо его предположение или нет... Но он опоздал.
Высокий плохо одетый старик с худым ожесточенным лицом неожиданно повернул и зашел в подъезд обшарпанного дома. За ним с щелчком захлопнулась дверь...
Безработный научный сотрудник продолжал шагать по тротуару вдоль Дмитровского шоссе. Теперь его занимала мысль о том, кому бы он сам в первую очередь, по «заслугам», пожелал: «Пропади ты пропадом!»
«Достойных» претендентов с каждым шагом вспоминалось все больше и больше. Даже слышались на удивление мерзкие фамилии одних. Виделись до отвращения гнусные физиономии других.
Выбрать абсолютных «лидеров» в этой толпе отнюдь не лучших персонажей многострадальной русской истории было не просто. Разобраться с каждым по справедливости мешало повсеместное многослойное вранье.
И все же. Пройдя с километр, Василий Степанович наконец определился. Выбрал двух явных «призеров» – Ельцина и Руцкого... Почему их?
Да потому, что официально именно они стали первыми людьми страны. Всенародно избранными... А толку от них оказалось с гулькин нос.
В чем они преуспели – так это во взаимной лютой ненависти и громогласной всероссийской склоке… Воистину политика – гнуснейше-непредсказуемое занятие.
Ведь совсем недавно Борис Николаевич и Александр Владимирович казались закадычными друзьями. Корешами неразлейвода. Выиграли выборы. Стали на американский манер величаться президентом и вице-президентом.
Хотя назвались по-иностранному, суть осталась нашенская. Это у них там, в Америке, не положено на людях особенно ссориться, ругаться.
А у нас, в России, свои суровые нравы. Ежели что не так, разберемся без лишней дипломатии и всенародно... Нам скрывать нечего!
Есть у нас и другие нелучшие стародавние традиции. Несмотря на нескончаемые злоключения, мы их упрямо соблюдаем... к сожалению. Такую, например, как первый блин комом.
Поэтому никто особо и не удивился, что первый президент России оказался комом. Первый вице-президент России – тоже комом... Они вскоре после выборов распетушились и пошли вразнос. Чего резину тянуть?!
С каждым днем, месяцем, годом их взаимная нелюбовь обострялась до патологии. То Борис Николаевич назначал Александра Владимировича курировать сельское хозяйство. То прилюдно чесал в затылке: «Да, не получается у него, я уже подумываю освободить его от этих обязанностей»... Что и сделал.
То назначал его возглавлять межведомственную комиссию по борьбе с преступностью. То жаловался в Большом театре демократической интеллигенции: «Не знаю, как может он все еще работать вице-президентом, имея честь офицера».
Вскоре освободил вообще от всех обязанностей. И призадумался как бы от него избавиться вовсе.
Тем временем Александр Владимирович защищал свою честь боевого летчика. Офицера. Точнее, уже генерала: «Я раньше молчал, но травля вице-президента началась сразу, уже через две недели после выборов. Мне все давали понять, что я свое дело сделал – выборы выиграны».
«Они даже забыли меня пригласить отметить победу. Это был тогда откровенный плевок в лицо, – с обидой вспоминал он августовские события 91-го года. – Когда они уехали отмечать победу, а я остался, то понял: пора уходить в маневр, потому что собьют, если лететь в горизонтальном полете».
С тех пор вице-президент, чтобы не сбили, неустанно маневрировал. А в последнее время через оппозиционную печать начал словесно бомбить президента и его команду.
Все вместе они именовались «политическими авантюристами». Молодые реформаторы – «шпаной» и «мальчиками в розовых штанишках».
Те, в свою очередь, обзывали его не менее образно. Проталкивали в демократическую печать все новые компроматы и сплетни.
Приходилось Александру Владимировичу пребывать в хронической боеготовности. Постоянно держать палец на гашетке.
Замелькали, к примеру, сообщения о строительстве им на огромном участке в Подмосковье роскошной дачи. Где вроде бы уже были построены и гараж на четыре машины. И сауна. И бассейн. И автономная котельная.
Пришлось вице-президенту срочно опубликовать статью-опровержение… Участок, оказалось, всего-навсего в 0,25 га.
Хотя Герою Советского Союза можно было получить по закону бесплатно в собственность 0,30 га. И речь шла не о даче, а о жилом доме. Куда он с семьей мечтал переехать из старой московской квартиры.
Когда осуществится светлая мечта – неизвестно. Потому как готов только фундамент. Завершить строительство мешали нескончаемыми проверками представители охраны президента, министерств безопасности и внутренних дел.
Всем им Александр Владимирович постоянно советовал оставить его дом в покое. И разобраться с «известным борцом против привилегий». Поскольку к Борису Николаевичу у всех честных людей есть очень серьезные вопросы.
Почему, на каком основании ему выделено бесплатно 4 га земли под личную огромную дачу?.. На какие средства построена она и «спецжилище с бронированными стеклами, подземными гаражами, зимними кортами и зимними садами» на улице Осенней в Москве?
– Коренные москвичи еще в коммуналках ютятся... А пришлые всенародно избранные уже дворцы строят и склочничают, как базарные бабы... Ни стыда. Ни совести. Ни ума, – тихо возмутился Василий Степанович и покачал головой.
Действительно. Взаимоотношения Ельцина и Руцкого выглядели со стороны очень уж глупо и постыдно... Президент у вице-президента то связь отключит. То машину отберет. То в кабинет не пустит. То охрану урежет.
Тот, ясное дело, в обиду и критику: «За мной никогда не следует кавалькада бронированных машин. Мне, понятно, не нужны 250 человек личной охраны и 11 тысяч сотрудников Управления охраны, расходы на содержание которых лежат на госбюджете».
Так говорил вице-президент, выступая в Верховном Совете с разоблачениями президента и его окружения. В докладе о коррупции в высших эшелонах власти прозвучало немало ужасающих фактов о разграблении России. Еще больше их хранилось в таинственных одиннадцати... чемоданах Руцкого.
В заключение он страстно заявил: «В отставку не собираюсь и ни на какие провокации реагировать не буду. Меня и президента России Бориса Николаевича Ельцина выбрали одним списком всенародно. И только народ может решить мою судьбу. А от народа требований об отставке я пока не слышал».
– Если бы и услышал, все равно за хлебное место цеплялся двумя руками мертвой хваткой... Это у вас, до власти дорвавшихся, как неизлечимая болезнь, – рассуждал безработный научный сотрудник. Вспомнились ему и знаменитые перлы Ельцина на ту же тему.
Как-то перед очередной отчетной поездкой в Америку посетил он Сергиев Посад. С балкона резиденции патриарха крикнул собравшейся толпе и телерепортерам: «С поста президента меня может убрать только Бог!»
А в нынешнем году народные избранники-депутаты решили высказаться о недоверии президенту и срочно отправить его в отставку. Еще до голосования Ельцин на всякий случай коротко и зло заявил: «Съезду я не подчинюсь!»
– Что же будет дальше?!. Чем кончится этот бардак? – снова задавал себе вопросы Василий Степанович, бесцельно шагая по тротуару вдоль Дмитровского шоссе.
Ему вспоминались многотысячные митинги и демонстрации последних лет. По призывам то одних, то других народных избранников москвичи выходили на площади и улицы... Но в лучшую сторону ничего не менялось.
Напротив. Политическое противостояние власть предержащих накалялось. Доходило порой до точки кипения. И тогда шествия, организованные одними, жестоко разгонялись омоновцами, подчиняющимися другим... В бойнях страдали ни в чем не повинные люди.
Так случилось в прошлом году 23 февраля – на Тверской, 22 июня – у «Останкино». 1 мая – на Ленинском проспекте в нынешнем... Все это походило на кровавые репетиции неумолимо надвигавшейся катастрофы.
Как тревожно стало в Москве… Подавляющее большинство москвичей уже ничему и никому не хотели верить. Они жили в беспокойном ожидании новых мрачных вестей и событий... Предчувствие неминуемой беды донимало и Василия Степановича.
Ему вспомнились безутешная сморщенная старушка и охающий дряхлый старичок. Злой мужчина и старик с худым ожесточенным лицом. Все удлиняющийся ряд черных обезображенных трупов из выгоревшего дотла троллейбуса.
– Пропади ты пропадом! – в сердцах воскликнул он, пытаясь отогнать от себя страшное предчувствие.
Послушается ли оно? Пропадет или нет?.. Кто его знает...