Осень 1993 года
Площадь кипела многотысячной толпой. Пестрела транспарантами и флагами.
С балкона Дома Советов, многократно усиленные микрофоном, звучали голоса известных народных избранников и оппозиционных политиков. На их слова живо реагировали митингующие.
– Указ № 1400 – это попытка государственного переворота в России!.. Ельцин нарушил Конституцию. Он государственный преступник! – гремел голос коренастого депутата.
– Пре-ступник! Пре-ступник! Пре-ступник! – единодушно соглашались участники митинга.
– Прекращение полномочий Съезда народных депутатов и Верховного Совета – преступно и антиконституционно! – доносилось с балкона.
– Вся власть Советам!.. Вся власть Советам! – дружно предлагала площадь.
– В соответствии с Конституцией и заключением Конституционного Суда о незаконности указа, Ельцин отстранен от власти! – докладывал высокий депутат о решениях, принятых ночью на чрезвычайной сессии Верховного Совета. – Исполнять обязанности президента поручено Руцкому!
– Руцкой, смелее!.. Гони Бориса в шею! – негромко прокричала группка митингующих.
Этот стихотворный призыв всем пришелся по душе. Его начала громогласно повторять вся многотысячная толпа.
– Да здравствует наша великая страна! – звучал женский голос с балкона. – Да здравствует наша по-настоящему демократическая Россия!
– Рос-си-я! Рос-си-я! Рос-си-я! – воодушевленно скандировала площадь.
– Нет антинародному режиму Ельцина! – кричал военный в камуфляже. – Победа будет за нами!.. По-бе-да!
– По-бе-да! По-бе-да! По-бе-да! – повторяли в едином порыве тысячи людей...
Спустились сумерки. Из темно-серых низких облаков посыпал по-осеннему холодный дождик.
Балкон Дома Советов опустел. Митинг закончился. Народ начал расходиться. На площади настойчиво повторял и повторял мегафон:
– Товарищи, просьба разобраться на десятки и выбрать командиров... Просьба разобраться на десятки и выбрать командиров.
Несколько человек стояли с блокнотами в руках. К ним подходили. Выстраивались в длинные очереди. И записывались молодые долговязые ребята, крепкие средних лет мужчины.
Егор Иванович тяжело вздохнул. Пожалел, что его, очень уж старого и тщедушного, наверняка не запишут в ополчение... Оставалось быть лишь сторонним наблюдателем.
В наступившей темноте ярко освещенный Дом Советов показался ему белоснежной рубкой огромного, идущего в эпицентр смерча корабля... Сумеет ли его команда одолеть безжалостного и коварного противника?
Егор Иванович видел его по телевидению накануне вечером, 21 сентября. Зрелище это было, как обычно, отвратительное и позорное одновременно.
Заплывшие глаза Ельцина лениво, через силу, бегали из стороны в сторону. Читали шпаргалку – «бегущую строку». Одутловатый, видно, с очередного сильного бодуна, президент двадцать с лишним минут бубнил текст указа № 1400.
В тот же день в Доме Советов для начала были отключены все виды связи. Два дня спустя – свет, отопление и горячая вода.
По ночам у темного, обесточенного Дома ополченцы стали разводить костры... Готовили еду. Грелись. Разговаривали обо всем на свете. Спорили о будущем России.
Ночные костры в центре Москвы. Невиданное зрелище... Отблески огня отражались кровавыми подтеками на мраморных стенах огромного здания. Пахло дымом. Было ветрено и тревожно.
Днем Егор Иванович наблюдал за крестным ходом вокруг Дома. Впереди шел средних лет батюшка. Несли красивую икону. Слышалось торжественное пение.
Он видел построение ополченческого полка у парадного подъезда. В строю стояли в кепках, шерстяных шапочках, пластмассовых касках, фуражках. В основном это были гражданские люди. Среди них виднелись лишь несколько пожилых военных в поношенных мундирах.
В строю красовались казаки. Лихие ребята в курчавых папахах. В начищенных до ослепительного блеска сапогах. С алыми лампасами на брюках. С золотистыми и серебристыми погонами на кителях.
Все ополченцы были без оружия. Многие держали в руках лишь флаги. Одни – красные. Другие – андреевские. Третьи – черно-бело-золотые, державные.
Разные флаги. Разные люди. Разные взгляды на будущее России... Всех их объединяло одно – ненависть к продажному, антирусскому режиму Ельцина. Нежелание становиться безропотными холуями.
Как-то застал Егор Иванович и утреннее построение отряда баркашовцев из Русского национального единства. Из той самой организации, что больше всего ненавидела и боялась демократическая пресса с ее еврейскими спонсорами... И не зря.
В строю были молодые, крепко сбитые русские парни в камуфляже. Под ним виднелись темные рубашки и галстуки. На груди и левых рукавах – круглые значки и нашивки с бело-красной эмблемой.
В конце построения безоружные бойцы отряда в общем порыве выбросили вперед правые руки с плотно сомкнутыми пальцами. На едином выдохе гордо и громко воскликнули:
– Слава России!
На мужественные, вдохновенные лица ребят Егор Иванович смотрел с радостью и надеждой. Может быть, все-таки придет долгожданное время.
Очистят они землю нашу от инородной нечисти. Дай Бог, чтобы русский народ получил наконец русскую власть и истинно русского лидера...
В ночь на 24 сентября – какая-то заваруха у штаба Объединенных вооруженных сил СНГ на Ленинградском проспекте. В столкновении погиб капитан милиции. А от шальной пули – пенсионерка, стоявшая у окна своей квартиры в близлежащем доме.
Сообщалось, что арестованы несколько человек. Однако того, кто стрелял, почему-то так и не нашли...
Темное дело. Иначе бы трагедию раскрутили, использовали против защитников Дома Советов. Официально обвинили бы их в крови безвинных людей.
Демократические средства массовой информации только об этом и верещали бы... Но, видно, никак не сходились концы с концами. Пришлось СМИ переключиться на другую, жизненно важную для них тему.
Стали они что есть сил приукрашивать непотребный имидж Ельцина. Оправдывать его, как могли. Выдумывать «особые обстоятельства» нарушения Конституции. Сочинять миф о «законности» его незаконных действий.
За океаном тоже, естественно, не сидели сложа руки и закрыв рот. Отдельные слова, целые оправдательные фразы придумывали и оглашали их на весь мир. Не жалели долларов на пропагандистские мероприятия в самой Москве.
Поздно вечером 26 сентября на Красной площади, прямо у Спасских ворот Кремля, состоялось дорогостоящее шоу... То ли в честь планировавшегося штурма непокорного Дома Советов. То ли для моральной поддержки крепко струхнувшего «всенародноизбранного».
Национальный симфонический оркестр США под управлением гражданина не известно какой страны Ростроповича бодро исполнил «Александра Невского» Прокофьева и «1812 год» Чайковского. Все это, конечно же, транслировалось по телевидению на всю страну.
Не зря у храма Василия Блаженного звучала музыка великих русских композиторов, посвященная великим русским полководцам. По замыслу заокеанских «сценаристов», все это должно было, вероятно, подсказать телезрителям следующую мысль.
Мол, всегда в России в трудные времена находились сильные личности. Побеждали они лютых врагов во благо народа.
Прославились когда-то Александр Невский и Михаил Кутузов. Ныне последняя надежда на Бориса Ельцина, неутомимого и неукротимого борца-демократа.
Не зря подобострастные телекамеры столь часто и надолго фиксировали в кадре именно его... Да и все действо на Красной площади было организовано и оплачено без сомнения только ради него.
Правда, по разумению Егора Ивановича, отвратно-похмельные внешние данные первого президента России не могли внушать уважение и доверие нормальному русскому человеку... Впрочем, как говорится, на вкус и цвет товарищей нет.
Как бы там ни было, но Ельцин очень старался оправдать высокое американское доверие и их «зеленые» подачки. Вошел в патологический азарт. Начал бороться с оппозицией все более и более «демократичными» способами.
28 сентября был полностью блокирован Дом Советов. Перекрыли проход людям. Запретили подвозить продовольствие и медикаменты. Даже к тяжело больным не пропускали машины «Скорой помощи».
Вся территория была огорожена «спиралью Бруно» – огромными мотками серебристой колючей проволоки. Окружена автоматчиками и бронетранспортерами. На их бортах виднелась устрашающая эмблема – белый кулак на фоне красной звезды.
Появился желтый бронетранспортер с мощными громкоговорителями. Из них гремели, записанные на пленку, то пошлые песенки. То ласковые обещания хорошей зарплаты и немедленного трудоустройства. То грозные предупреждения и ультиматумы.
«Желтый Геббельс» неустанно крутился вокруг Дома. У каждого поста, у каждой возведенной баррикады тормозил и врубал луженые глотки... Он то развлекал. То обещал. То угрожал. Делал свою грязную работу.
Вспомнились Егору Ивановичу фронтовые годы. Точно так же вели себя немцы, когда наши попадали в окружение. «Рус, Иван, сдавайся!» – всегда заканчивался их ультиматум.
Это было давно, столько лет назад... И в конце-то концов окончательно сдаваться пришлось им, ненавистным фашистам. В разгромленном и униженном Берлине.
Сегодня в обезумевшей Москве русские называли русских «фашистами». Угрожали их убить и требовали сдаться. Невероятно, но факт. Все происходило перед его глазами наяву, а не в бредовом сне…
Шел холодный дождь... Вокруг темного Дома Советов тлели костры. От промокшей земли и греющихся ополченцев поднимался пар. Все это походило на мрачные кадры из фильма-трагедии.
На набережной поблескивали и покачивались тысячи зонтов... К окруженным пытались прорваться их сторонники. Товарищи. Друзья. Родственники. Они все слаженнее и дружнее требовали:
– До-ро-гу!.. До-ро-гу!.. До-ро-гу!
Дороги не давали. Ее плотно перегораживали многослойные цепи эмвэдэшников... В их сторону неслось отчаянное и злобное:
– По-зор! По-зор! По-зор!
Егор Иванович видел мокрые, усталые, ненавидящие лица кричащих людей и молчащих солдат. Чувствовал, как все вокруг пропитывалось непониманием. Обидой. Безысходностью. И в любой момент могло взорваться кровопролитием.
Вечером впервые и слишком рано пошел снег... Кровавого цвета снежинки закружились над кострами.
«Желтый Геббельс» неожиданно врубил во всю мощь афганские песни на дальних подступах к Дому. Он глушил, как потом выяснилось, крики избиваемых демонстрантов на Красной Пресне.
Это был первый день зверского избиения ОМОНом безоружных людей, пытавшихся пройти к осажденным товарищам. Первый – и далеко не последний…
29-го сентября все началось с мирного немногочисленного митинга. Часов в пять вечера у метро «Баррикадная» собралось несколько сотен человек.
Вокруг уже серели плотные ряды ОМОНа. Серые каски. Серые «корыта». Серые бронежилеты. Серая форма. Серые лица... Огромная серая мышеловка-ловушка захлопнулась.
В ней оказались не только участники митинга. Туда угодили и ничего не подозревающие москвичи, просто-напросто выходившие из метро на улицу... Всех подряд были готовы профессионально «обработать» омоновцы.
Побоище началось, когда они стали теснить возмущенную толпу ко входу в «Баррикадную». Всех без разбора били дубинками умело, с оттяжкой. Топтали сапогами упавших на мокрый асфальт мужчин и женщин.
Омоновцы загнали людей, как скот, в вестибюль метро. Но и этого некоторым показалось мало, недостаточно. Вошедших в раж, как вчера вечером, потянуло на новые «подвиги».
И они, оставив щиты наверху, ринулись вниз по экскалаторам. Преследовали. Догоняли. Снова били «демократизаторами» всех подряд. Заодно крушили плафоны-светильники. Те гасли и со звоном рассыпались на мелкие острые кусочки…
Егор Иванович раньше всегда гордился омоновцами, когда видел их по телевидению в настоящем мужском мужественном деле. На экране тренированные ребята в считанные секунды, рискуя жизнью, задерживали вооруженных бандитов и прочую мразь.
Сегодня ему было стыдно за них. Невыносимо стыдно видеть, как защищенные касками, бронежилетами профессионалы с необъяснимой звериной жестокостью избивали дубинками и сапогами беззащитных людей.
Под подземными сводами метро гулко звучали их крики и звон разбиваемого стекла... А рядом шли поезда. В вагонах все выглядело как обычно.
Рядом с Егором Ивановичем стоял парень-коротышка с серьгой в ухе и рассматривал голую девку на глянцевой обложке журнала. Размалеванная, как кукла, немолодая пухлая дама от нечего делать читала рекламу на стенах и шлепала губами.
Остальные застыли с сосредоточенно-печальными лицами. Рассуждали про себя о собственных нескончаемых проблемах и неприятностях. Никого не волновало происходящее. Усталому, замороченному народу было уже все равно...
На Красной Пресне еще несколько дней шло настоящее побоище. Днем и ночью даже случайные прохожие у метро «Баррикадная» и «Улица 1905 года» нередко попадали под омоновские дубинки. Оказывались или за решеткой в отделениях милиции, или в травмопунктах больниц.
Все больше и больше крови проливалось в Москве. Маховик противостояния раскручивался все сильнее и беспощаднее. И остановить его, казалось, уже никто не мог. Или... не хотел.
Вечером 2 октября, в субботу, на Смоленской площади, напротив метро, произошло одно из самых ожесточенных столкновений. Все было: и огромные костры. И водометы. И строящаяся баррикада. И перевернутые пылающие машины.
И омоновцы, застывшие за «корытами» у МИДа и переполнившие окрестные переулки, дворы. И тысячи демонстрантов, толпящиеся в отблесках огня и требующие соблюдения главного закона страны – Конституции. И жестокая схватка между ними.
Поздно вечером телевидение крупным планом показало вцепившихся мертвой хваткой друг в друга старика и омоновца. Десятки залитых кровью лиц... Страшные по драматизму кадры.
Впервые за последние дни беззащитным людям удалось расшвырять многослойные ряды защищенных «ельциноидов»... Ситуация для власть незаконно удерживающих становилась критической.
Телевидение и радио истеричней и громогласней, чем прежде, завопили о «всенародной» поддержке Ельцина и его приспешников. Мол, как бы там ни было, все заранее известно и предопределено. «Мы победим».
Верноподданнические газеты тоже старались. Прямо-таки надрывались, доказывая доверчивым читателям, что вокруг Дома Советов и в нем обосновались в основном алкаши. Наркоманы. Психически больные да неполноценные.
Что никто не контролирует ситуацию. И «там правят бал находящиеся в розыске уголовные лица». У них в руках – горы всяческого оружия... Тут для имитации достоверности начинались ссылки «на данные правоохранительных органов».
Те, в свою очередь, врали не менее нагло и самозабвенно. «По оперативным данным» выходило, что там неизвестно как оказались тысячи автоматов и пистолетов. Десятки снайперских винтовок. Пулеметов. Даже гранатометов... Но и это еще не все.
«Не исключается наличие в Доме Советов и ракеты типа «стингер», – фантазировали безо всякой меры правоохранительные органы... Демократическая печать оперативно изложила на первых полосах и этот бред.
Замельтешила на экранах, загундосила по радио и российская демократическая интеллигенция. Та самая, что походила на бродячее стадо, кочевавшее в зависимости от обстановки от одного пастбища к другому.
Стоило ей навесить блестящий орден. Выдать премию. Сытно подкормить – тут же она забывала прежнего хозяина и прибивалась к новому. Страстно одобряла любую власть и люто ненавидела всех потенциальных противников от мала до велика.
Писатели-демократы, с одной стороны, образно ссылались на вековые гуманистические традиции российской словесности. С другой – с пеной у рта требовали от Ельцина немедленно дать приказ применить оружие. И уничтожить на корню всю оппозицию целиком.
«Придушить, добить, прикончить красно-коричневую гадину!» – кровожадно выли они. Ну как было не прислушаться к демократическим «инженерам человеческих душ». И не распорядиться сменить резиновые дубинки на свинцовые пули...
3 октября, в воскресенье, митинг на Октябрьской площади должен был начаться в два часа дня. Егор Иванович приехал пораньше, надеясь не угодить в самую сутолоку. Но угодил... Народу собралось уже очень много. Целое столпотворение.
Эмвэдэшники зачем-то оцепили весь центр площади. Свободное место было плотно занято людьми. А новые участники митинга все прибывали. Нескончаемым потоком выходили и выходили из метро. Растекались по окрестным улицам.
Егор Иванович видел целое человеческое море. Радовался, что наконец-то проснулась Москва. Вышла поддержать осажденный Дом Советов.
Сегодня собрались десятки, может быть, даже сотни тысяч москвичей… Он слышал, как в одном конце этого безбрежного моря скандировали:
– Банду Ельцина под суд!.. Банду Ельцина под суд!.. Банду Ельцина под суд!
В другом конце зазвучала славная фронтовая песня. Та, что сопровождала его и боевых друзей в тяжкие годы войны с фашизмом.
Пусть ярость благородная
Вскипает как волна!
Идет война народная,
Священная война…
Песня звучала все громче и торжественнее. Все решительнее и суровее. И казалось Егору Степановичу, что именно сегодня здесь, на Октябрьской площади, снова начнется священная народная война.
Против банды Ельцина. Против всех этих гайдаров, чубайсов, бурбулисов и прочей швали. Война за Россию, за русский народ...
Митинг еще не начался. А эмвэдэшники стали его теснить, выталкивать с площади... Огромная толпа вздрогнула и колыхнулась. Пришла в движение. Послышались выкрики:
– Идем к Дому Советов!.. Поможем осажденным!
Людское море начало выливаться на Садовое кольцо. Потекло вниз к Парку Культуры, Москве-реке, Крымскому мосту... Невиданное, впечатляющее зрелище.
Вскоре Октябрьская площадь успокоилась. Затихла и опустела. В ее центре толпились лишь эмвэдэшники. А на самом краю, у входа в метро, – пожилые люди.
– Пошел с ними, если бы не ноги... Еле-еле ходят, проклятые, – сокрушался старик с множеством орденских планок на пиджаке.
– Я тоже ныне ходок хреновый... За молодыми не угнаться, – вздохнул Егор Иванович. Поразмышлял и добавил: – Поеду по кольцу до «Киевской». Оттуда потихонечку доплетусь до Дома... Может быть, даже их обгоню.
Спустился на эскалаторе. Отдохнул немного на скамейке на платформе. Зашел в вагон подошедшего поезда. И... мигом его радостное, приподнятое настроение испортилось.
Снова он оказался среди совершенно равнодушных москвичей. Куда делись их недавний энтузиазм, надежды на долгожданные перемены?..
Исчезли. Испарились. Потому, что опять всех жестоко обманули. На сей раз – с перестройкой.
Нескончаемые политические склоки в Москве, пустопорожняя болтовня, сплошное вранье сделали свое разрушительное дело. Люди полностью растерялись. Окончательно разуверились во всем и всех...
Глубокая апатия разлилась по России. Народ равнодушно молчал.
Молчало, бездействовало и подавляющее большинство москвичей. И все же. 3 октября их очень много вышло на улицу. И они, несмотря ни на что, решительно направились к Дому Советов...
Крымский мост омоновцы с щитами перегородили в нескольких местах. Получился труднопреодолимый заслон. К нему неотвратимо подкатывался бурный человеческий поток.
Загремело оглушительное «Ур-ра!» Завязалась ожесточенная схватка. Удары дубинок. Скрежет «корыт». Крики. Кровь... За несколько минут демонстрантам удалось смять первую преграду.
Омоновцы ретировались. Они убегали с моста и запрыгивали в поджидающие их автобусы и грузовики. Уезжали дальше по Садовому кольцу в сторону Смоленской площади.
Их бегом преследовал авангард колонны. В местах дорожных работ мужчины останавливались и вооружались как могли. Прихватывали кто булыжник. Кто кусок асфальта. Кто деревянную палку. Кто железный прут... И снова вперед.
К их встрече на Смоленской площади омоновцы успели подготовиться. Настроились жестоко отыграться за свой позор на Крымском мосту.
Все окуталось сладковатым дымом. Струи воды начали хлестать по приближающимся демонстрантам... В ответ полетели камни. Послышалось боевое «Ур-ра!»
Через несколько секунд разгорелась вторая за день ожесточенная схватка. Она закончилась так же быстро и с тем же результатом, что и первая.
Прилично потрепанные омоновцы не выдержали напора. Отступили. Побежали, забыв о своих автобусах и грузовиках... Новых милицейских заслонов больше не было видно.
И снова без промедления вперед по Садовому кольцу до поворота на Новоарбатский проспект. По нему вниз к Москве-реке и набережной с Домом Советов...
С Калининского моста Егор Иванович увидел сначала белые, яйцеподобные каски омоновцев. Они бежали беспорядочно и, как ему показалось, в панике.
Чуть позже на проспект выползли несколько темно-зеленых армейских грузовиков. На переднем развивался красный флаг. Следом за машинами двигался людской поток.
Одни отступающие забивались под пандус мэрии, на котором стояли солдаты с автоматами. Других – пропускали сквозь свои цепи коллеги из ОМОНа.
Их отряды нагнали в Москву из разных уголков России. И одеты-то омоновцы были по-разному. Кто в серой форме. Кто в черной. Кто в зеленоватом камуфляже. Кто в темных касках. Кто в белых.
Ближе к Дому Советов виднелась серебристая колючая проволока. Сплошной ряд поливальных машин с голубыми кабинами и оранжевыми цистернами.
Омоновцы то ли для устрашения приближающейся толпы, то ли для собственного ободрения принялись усердно колотить дубинками по «корытам». Пошумели немного. Набрались смелости и двинулись вперед длинными рядами.
Столкнулись с бурлящим людским потоком. Попытались его приостановить. Попридержать хоть на немного. Не удалось. Сил не хватило... И они позорно побежали. Многие бросали щиты и дубинки.
Демонстранты неотвратимо продолжали свой путь. В одном месте им удалось растащить жалящую «спираль Бруно». Темно-зеленый армейский грузовик с красным флагом со скрежетом протаранил оранжево-голубой ряд поливалок.
Блокада Дома Советов была прорвана. В образовавшийся проход хлынули тысячи людей... И тут началась стрельба.
– Та-та-та!.. Та-та-та!.. Та-та-та!.. – из автоматов короткими очередями палили эмвэдэшники от мэрии и гостиницы «Мир».
Егор Иванович видел, как люди ложились. Пытались вжаться в асфальт, в землю на газоне. Многие снова вскакивали на ноги. Бежали и укрывались за мраморным парапетом.
– Та-та-та!.. Та-та-та!.. Та-та-та!.. – зловеще стрекотали короткие автоматные очереди.
Из черных вздрагивающих стволов вылетали раскаленные пули. Находили и впивались в новые жертвы. Снова ранили и убивали.
Стрельба закончилась так же неожиданно, как и началась... Казалось, что самое страшное уже позади. Впереди – всего несколько шагов до окончательной победы над ненавистным режимом.
Многотысячная толпа собралась на площади у Дома Советов. Ждала ответа на единственный, но принципиально важный для всех вопрос: что делать дальше?
– Прошу внимания! Молодежь, боеспособные мужчины! Вот здесь в левой части строиться! Формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и «Останкино»! – прозвучал с балкона решительный приказ седовласого, с пышными усами, Руцкого.
– Я призываю наших доблестных воинов привести сюда войска, танки для того, чтобы штурмом взять Кремль! – не менее решительно крикнул в микрофон маленький, щуплый Хасбулатов.
Площадь ответила одобрительным гулом и оглушительным «Ур-ра-а-а!» Пришла в движение... Людской поток подхватил Егора Ивановича и понес в сторону мэрии.
На сей раз стрельбы, слава Богу, не было. Эмвэдэшники кричали: «Мы с вами!» И опускали стволами вниз автоматы. Обнимались, братались с демонстрантами и здесь, у мэрии. И дальше, на углу американского посольства и у гостиницы «Мир».
Егор Иванович видел вокруг счастливые, радостные лица. Слышал шутки и смех. Ему казалось, что напряжение, непонимание спало, исчезло. На кровопролитном противостоянии наконец-то поставлена точка... Не тут-то было.
Перед мэрией уже готовились к походу в «Останкино». Подъезжали машины и становились в ряд одна за другой. В них входили или залезали люди.
Скоро колонна была готова к отправке. Послышалась команда... Около пяти вечера переполненные УАЗики, автобус и грузовики тронулись в путь.
Те, кому не хватило места, отправились к ближайшему метро. Они собирались доехать до «ВДНХ». А оттуда дойти пешком до ненавистного телецентра.
Вокруг на глазах пустело... И стало Егору Ивановичу как-то не по себе. Одиноко и тревожно.
Тысячи людей, еще недавно не без труда прорвавшиеся сюда через заслоны с Октябрьской площади, вновь зачем-то уезжали. Уходили по распоряжению своих лидеров.
Это был, конечно же, скороспелый, непродуманный приказ... Ельцин наверняка не упустит предоставленного ему шанса и жестоко расправится со своими противниками.
Здесь, у Дома Советов, сплоченное невооруженное войско оппозиции одержало моральную победу над вооруженным правящим режимом. Там, в Останкино, от него ничего не останется. Его заманят в засаду. Раздробят и по частям уничтожат…
Мрачные мысли и предчувствия одолевали, мучили Егора Ивановича по дороге домой. Он жил рядом, на Кутузовском проспекте... Настроение улучшилось, когда включил радио.
Демократический «Маяк» неожиданно бодрым голосом сообщил, что на сторону «восставшего народа» перешли двести омоновцев. Уже снята блокада Дома Советов. Захвачена мэрия. И люди «идут за правдой в Останкино».
Впрочем, вскоре о «восставшем народе» радио-демократы напрочь забыли. Ситуация, видимо, коренным образом изменилась. И они опять традиционно загундосили о происках «боевиков». «Бандитов». «Красно-коричневых». «Фашистов».
Егор Иванович снова впал в тоску. Его мрачные предчувствия сбывались... Из коротких радиосообщений становилось абсолютно ясно, что в Останкино эмвэдэшниками было разгромлено и расстреляно безоружное оппозиционное войско.
Поздно вечером телевидение показало, как красные, белые, голубоватые трассеры пронизывали темноту и врезались в толпу. Как валились на асфальт прошитые очередями демонстранты.
О количестве убитых и раненых 3 октября у Дома Советов и в Останкино не сообщалось. Наверное, лишь потому, что невинных жертв было слишком много.
Очередное «Кровавое воскресенье» в нашей истории заканчивалось. Его сменял понедельник. Когда могло пролиться еще больше русской крови... Все теперь зависело от того, на чью сторону встанет армия.
Ей, издерганной и больной, не просто было решиться, кого послушать и поддержать... Егору Ивановичу, к сожалению, казалось, что Ельцину все же удалось ее нейтрализовать, купив с потрохами новоиспеченный генералитет.
За последние месяцы главнокомандующий присвоил множество высоких званий. Подбросил новым генералам ордерки на долгожданные квартиры в столице. Разрешил приватизировать государственные дачи.
А две недели назад увеличил жалование всем военнослужащим... Так всегда происходило накануне каких-то невеселых событий. Не зря в армии прижилась мрачная фраза-предположение: «Если Ельцин повышает нам зарплаты, значит, готовится мокрое дело»...
Утром 4 октября Егора Ивановича разбудили громкие выстрелы. Он взглянул на будильник – не было и семи.
Башенные пулеметы бронетранспортеров уже прошивали крупнокалиберными очередями баррикады у Дома Советов. Уничтожали безоружные посты. Рвали на куски палатки, где еще спали мужчины, женщины, дети.
Неожиданно на несколько секунд наступила тишина... Расстреляв баррикадников, бэтээры, осторожно объезжая убитых, безнаказанно приблизились к молчащему Дому.
Снова задолбили пулеметные очереди. К ним добавились автоматные. Стрельба не прекращалась больше ни на миг. Она становилась все интенсивнее и звучнее
На первых этажах крупнокалиберные пули пробивали очень толстые, прочные стеклянные витражи. Они покрывались тончайшей паутинкой трещинок между круглыми отверстиями. Но не раскалывались. Держались долго и стойко.
В конце концов они не выдерживали. Разом рушились и сыпались на асфальт. Превращались в блестящие на солнце кучи мелких кусочков.
До чего же беззащитны и хрупки оказались эти прозрачные перегородки между миром и войной. Между жизнью и смертью...
Егор Иванович вышел из дома. Сзади послышался рокот мощных моторов. По Кутузовскому проспекту приближалась, угрожающе покачивая длинными толстенными хоботами-стволами, колонна танков.
Одни пятнистые многотонные чудовища выползли и застыли на Калининском мосту. Другие – спустились на набережную Тараса Шевченко. Выстроились в ряд, повернув бронированные лбы к Дому. Их разделяла лишь Москва-река.
В небе показались вертолеты. Ревя, заложили крутой вираж и ушли в сторону Киевского вокзала. Следом прошла вторая пара «вертушек» и тоже быстро скрылась из виду.
Из ствола левого танка на набережной вырвалась огненная вспышка и облачко серого дыма. Раздался громкий хлопок выстрела. Он почти слился с грохотом разрыва снаряда внутри здания... Посыпались стекла.
Снова вспышка танкового выстрела. И снова грохот взрыва на верхних этажах... Из черных дыр выбитых окон выкатились наружу бурые клубы сгоревшей взрывчатки и бетонной пыли.
В десять часов три минуты 4 октября 1993 года остановились огромные золотистые часы на башне вздрагивающего от танковых ударов Дома Советов... Они расстреливали его еще долго на виду у тысяч москвичей.
Люди толпились на набережной и на площади. На мосту и даже на крыше «сталинской» двенадцатиэтажки. Были и старики, и молодежь, и целые семейства с детьми.
Пожилые с ужасом и слезами на глазах глядели на происходящее. Большинство молодых дружно улюлюкали и хохотали. Хлопали в ладоши. Словно находились на стадионе и страстно болели за любимую команду.
Танковые снаряды с хирургической точностью били по еще целым, горевшим на солнце окнам. Разносили их вдребезги на радость «болельщикам».
– Г-о-о-о-л!.. Г-о-о-о-л!.. Г-о-о-о-л! – неистово ревели одни.
– Шай-бу! Шай-бу! Шай-бу! – орали десятки глоток других.
– Чему ты радуешься, сынок! – спросила соседа по мосту старушка с заплаканным лицом. – Там ведь живые люди.
– Плевать мне на них, – хлебнул «пепси» и ухмыльнулся тупорылый парень: – Хороший шашлык получится... Все они там того гляди поджарятся.
В Доме начинался пожар... Из шести соседних выбитых окон на пятнадцатом этаже потянулись струйки прозрачного дыма. Высунулись желтые язычки пламени.
Через минуту-другую огонь набрал силу и покраснел. Прозрачные струйки почернели и слились в бурный поток. Клубы дыма поднимались и закрывали траурным занавесом остановившиеся часы... Запахло гарью.
– Да ведь это же настоящий крематорий... Ельцин своих противников сжигает... Боже мой, – прошептала заплаканная старушка, пораженная своей страшной догадкой.
Она с отвращением отвернулась от чадящего жирным дымом Дома. Стала выбираться из беснующейся толпы зевак. Ей, как и Егору Ивановичу, хотелось побыстрее уйти подальше от проклятого места...
К Дому Советов два года назад тоже пришли танки. Но они не стреляли. У коммунистов-путчистов хватило ума и совести не дать команду «огонь».
На один из них тогда взгромоздился Ельцин. Достал из кармана заранее заготовленную бумажку и прочитал короткую речь. Громогласно призвал, не жалея сил, бороться за демократию.
Сегодня те же танки, не жалея снарядов, боролись за демократию по-ельцински. И... расстреливали Верховный Совет. Тот самый, что поначалу выбрал его своим председателем. А потом помог пересесть в президентское кресло...
Под грохот танковой пальбы Егор Иванович торопился домой, в тишину и покой. Ему надо было пройти совсем недалеко по Кутузовскому проспекту.
В его крепких добротных зданиях всегда давали квартиры лишь высокопоставленным товарищам и их семьям. Они и сегодня, несмотря ни на что, ухитрялись успешно приспосабливаться к новым, постперестроечным нравам.
Богато одетые женщины заходили в дорогие магазины за инвалютными продуктами. Пожилые хозяева выгуливали породистых собак. Молодые мамы прогуливались с броско разодетыми детьми.
Совсем рядом, за Москвой-рекой, стрекотали автоматные очереди. Долбили, как отбойные молотки, крупнокалиберные пулеметы. Ухали танковые пушки... Там лилась кровь. Гибли люди.
А на Кутузовском степенно-обеспеченная жизнь шла своим чередом. Здесь вроде бы ничего не слышали и не понимали. Точнее, просто ни на что не обращали внимания. Так оно спокойнее и безопаснее...
Егор Иванович дошел до своего дома. Поднялся на лифте на нужный этаж. Вошел в квартиру. Разделся. Вымыл руки и уселся отдохнуть в широкое мягкое кресло.
Но и здесь не было долгожданной тишины и покоя. Сквозь плотно закрытые, зашторенные окна проникала и переполняла всю комнату канонада. Чтобы заглушить ее, он включил телевизор. И... глазам своим не поверил.
Шел прямой репортаж с места трагедии... Танки продолжали методично бить прямой наводкой по Дому. Грохот разрывов слышался одновременно за окном и в «ящике».
Наш позор транслировала на весь мир Си-эн-эн. Судя по всему, заграничным ловцам кровавых сенсаций заранее стало известно, когда купить право на съемку и где удобнее расставить камеры.
Сегодня развлекали тех, кто давно жаждал полюбоваться видом обильной русской крови. Где-где, а в иудейско-масонской Америке их было более чем достаточно.
Егор Иванович знал об этом не из газет или книг. Он проработал там очень долго. И на собственном опыте убедился, что давно уже страной по сути дела так или иначе правят евреи.
Какие могут быть сомнения, если каждый американский президент или крупный политический деятель прямо-таки обязан ритуально склонить голову перед «величием» еврейской нации в вашингтонской синагоге Адат Израель... Перед входом в нее, конечно же, соседствуют два флага – Израиля и США.
Какие могут быть сомнения, если евреи оккупируют не меньше половины всех важнейших политических постов в правительстве США. Если полностью в их руках финансы, наука, культура и, само собой, средства массовой информации.
Егор Иванович живо представил, как сейчас за океаном комментаторы, политологи с американо-бердичевским акцентом с радостью развязывают свои длинные змеиные языки. Как они юродствуют перед телезрителями.
Вот, мол, что в России средь бела дня творится... Разве наш Билл дал бы команду морским пехотинцам штурмовать Капитолий или сжечь его дотла вместе с конгрессменами?!
Потом юродствующие наверняка печально закатывали сальные глазки. Обреченно разводили короткие волосатые пальчики и шлепали узкими губами.
Чего, мол, еще ждать от русских?!. Они то царя вместе с семьей расстреляли. То, как сегодня, на виду мирового демократического сообщества с удовольствием убивают друг друга...
В конце концов американские евреи обязательно возвращались на официальную точку зрения... На всякий случай. Дабы ненароком не подвести в доску своего Билла и самих себя.
Мол, их Борис не за просто так кровь пускает своим лютым противникам в русском парламенте. Он-де как может за демократию в России сражается. А тут все средства хороши. И никому никакой пощады быть не должно...
О том же их соплеменники начали рассуждать и в Москве. Прямой репортаж Си-эн-эн стал прерываться. На экране замелькали небезызвестные русскоязычные интеллигенты. Опостылевшие и говорливые без меры.
Сегодня на удивление они были относительно кратки. Их занимало лишь одно. Брызгая слюной, предлагали ради счастливого будущего России поизощренней уничтожить, казнить всех, кто уцелеет в уже потемневшем от копоти Доме...
Пожар разрастался. Жирные струи дыма марали и чернили все новые верхние этажи.
Подумалось Егору Ивановичу, что там задыхаются и погибают не только ни в чем не повинные люди. Там дотла догорает надежда на истинную русскую демократию в многострадальной стране.
Когда-то «Аврора» холостым выстрелом возвестила о приходе к власти в России диктатуры пролетариата. Сейчас танки боевыми снарядами устанавливали на американо-еврейские доллары диктатуру Ельцина...
Часам к четырем дня канонада постепенно стихла и почти замолкла. Лишь иногда слышались одиночные выстрелы и очереди... Из изуродованного Дома с поникшим, почерневшим государственным флагом и остановившимися часами на башне начали выводить уцелевших людей.
Побежденных выпускали из разных подъездов огромного здания. Как это происходило, не показывали. Егор Иванович не сомневался, что очумелые победители не жалели кулаков и прикладов.
Это бы выглядело недемократично. Поэтому камера Си-эн-эн заработала только у первого, центрального подъезда. Здесь все выглядело чинно и даже, по-американским понятиям, благородно.
В шесть вечера на усыпанный битыми стеклами пандус въехал небольшой автобус с задернутыми занавесками окнами. В него посадили самых известных людей из разгромленного Дома Советов. И... повезли в тюрьму.
Были среди них Хасбулатов и Руцкой. Тот самый, кто вчера с балкона приказал тысячам своих сторонников штурмовать мэрию и «Останкино». Кто в случае поражения обещал, как истинный офицер, застрелиться.
Оба вчера выглядели уверенно и бодро. Ведь Закон был на их стороне. Верховный Совет, несмотря ни на что, существовал и работал в своем осажденном здании. Они ждали скорой помощи от армии и с мест. Но зря. Не дождались. И... проиграли.
Все сложилось иначе, если бы даже сегодня утром хоть один-единственный командир привел свою часть к Дому. У Ельцина не было бы тогда никаких шансов... Однако в столице не нашлось ни одного верного присяге офицера.
Москва бурлила. А страна равнодушно наблюдала за кровавыми разборками и молчала. Никто в глубинке палец о палец не ударил. Не попытался спасти законную власть... Почему?
Да потому, что простой народ окончательно потерял доверие к столице. Где власть все никак не могли поделить. Где сцепились как пауки в банке. Где прилюдно норовили сожрать, уничтожить друг друга.
Два года назад у Дома Советов рядом были Ельцин и Руцкой. А народные депутаты во главе с Хасбулатовым дали президенту неограниченную власть.
Потом все вместе единодушно развалили Союз. Сегодня они же Россию и друг друга расстреливали. Разве можно им верить?!.
В начале седьмого вечера танки стали уходить с набережной и моста. «Дело» сделано. Можно возвращаться на место постоянной дислокации и ждать. Скоро обязательно наградят боевыми орденами и медалями...
Уже все пять верхних этажей были охвачены пожаром. Сквозь густой дым пробивались языки пламени. В наступающих сумерках черно-красно-белый Дом зловеще отражался. Преломлялся. Покачивался в Москве-реке.
Егору Ивановичу очень хотелось убедить себя – все это жуткий мираж. Телевранье. Неправда. Он вскочил из кресла, раздернул шторы и выглянул в окно... Вдали виднелось то же самое, что и вблизи, на экране.
На сей раз Си-эн-эн показывало не очередной голливудский ширпотреб, традиционно бездарный и насквозь фальшивый. Сегодня американским «сценаристам» удалось создать истинный шедевр – достоверное зрелище московского апокалипсиса...
Вновь яростно и беспрерывно застучали крупнокалиберные пулеметы. Бронетранспортеры и боевые машины пехоты, плотно окружившие горящий Дом, добивали оставшихся в нем людей.
С верхних этажей взметнулись в темное небо красные нитки трассирующих пуль. То были предсмертные очереди тех, кто стоял до конца. Кто не желал сдаваться и просить пощады.
– Боже мой... В России русские убивают русских по приказу людей с русскими фамилиями, – прошептал Егор Иванович. – Господи, до чего же стыдно жить под одним небом с этими подонками... Не будет им прощения.
Ему казалось, что это страшное событие совершенно ни с чем не сопоставимо в русской истории. Никто и никогда не сможет заставить забыть его. Выкинуть из памяти народной.
Оно будет обрастать легендами, слухами, домыслами. Вспоминая октябрьские дни 1993 года, средства массовой информации будут винить или восхвалять то одних, то других в зависимости от политического заказа власть предержащих.
Такое мы, как говорится, проходили в прошлом. То же самое продолжаем проходить и сегодня...
Еще не успел догореть Дом Советов, а «мировая демократия» уже раздавала одобряющие интервью прессе и телевидению. Наперегонки дозванивалась в Кремль. Посылала поздравительные телеграммы Ельцину.
Ну как было не поддержать русского «победителя-демократа»! Того, кто на радость ей для начала развалил мощнейший Советский Союз. А ныне безжалостно добивал ослабевшую Россию.
К непредсказуемо-бешеному русскому «другу» все они теплых чувств, естественно, не питали. Переносили его в личных встречах с большим трудом, но...
Надо было через силу терпеть. Потому что в их псевдодемократических головах навечно застряла мысль. Точнее, знаменитая фраза одного из американских президентов: «Да, он сукин сын, но это наш сукин сын».
Фраза эта давно уже превратилась в официальную политику США. Суть ее – до крайности продажна и, как все американское, до удивления примитивна.
Понятие о совести и чести должно отсутствовать вовсе. Не жалея сил и долларов, надо поддерживать только тех, кто выгоден в данный момент... Дальше – видно будет.
Для Америки и ее прихлебателей в данный момент никого выгоднее Ельцина и быть не могло. Ведь все их демократические советы-указания он выполнял усердно и в срок...
В Москве срочно был установлен комендантский час. Прилежно-исполнительный мэр Лужков оперативно разогнал городской и районные Советы. Московские депутаты остались без работы.
С немосквичами, народными депутатами России, решили обойтись еще демократичнее. Мэр публично пообещал тех, кто, несмотря на соблазнительные посулы Ельцина, оставались в Доме Советов до конца, выбросить на улицу из служебных квартир.
У мавзолея Ленина был снят пост №1. Солдатам Президентского полка полагалось ныне нести службу внутри.
А снаружи неподвижных, торжественных и красивых часовых из почетного караула сменили невзрачные милиционеры. Они прогуливались туда-сюда по брусчатке Красной площади.
Вновь зазвучало одно неприятное слово. То самое, которое не так давно демократическая интеллигенция употребляла как синоним ушедших в прошлое застойных временах.
В Москве возродилась... цензура. На страницах газет появились внушительных размеров белые пятна.
Была приостановлена деятельность всех общественных объединений и организаций, осмелившихся выступить против антиконституционных действий Ельцина. Так-то вот.
К тому же «гарант демократии» на всякий случай распустил и Конституционный суд. Постановил его «не созывать до принятия новой Конституции».
Оппозиционные газеты были закрыты из-за боязни, что через них от побежденных будет поступать достоверная информация о случившемся… Демократическая пресса печатала все новые кровожадные призывы-инструкции к высшим эшелонам победителей.
Уже на следующий день после расстрела Дома Советов Егор Иванович увидел в «Известиях» броский заголовок «Писатели требуют от правительства решительных действий». В подзаголовке сообщалось, что редакция «получила текст обращения к согражданам большой группы известных литераторов».
Первым делом он прочитал длинный список фамилий авторов обращения. Среди них, как давным-давно повелось, русских было немного. Русскоязычных – тьма-тьмущая. Они безоговорочно, строго по пунктам, поучали что делать и как жить России дальше.
«Известные литераторы» в семи пунктах «жестко потребовали от правительства и президента» кого надо «распустить и запретить». «Выявить и разогнать».
«Приостановить». «Не допустить». «Незамедлительно отстранить от работы». «До судебного разбирательства закрыть». «Привлечь к уголовной ответственности». «Признать нелегитимными».
Подобные выражения заставили Егора Ивановича ощутить, что над обращением изрядно должна была потрудиться пакостная пухлая ручонка какого-нибудь русскоязычного писаки с юридическим уклоном... Кого?
Он не знал... Однако ему вдруг живо представился омерзительный, но вполне возможный образ одного из авторов.
Им вполне мог быть давно подкармливающийся на писательской ниве какой-нибудь толстенный юрист-евреище с заплывшей физиономией. С мутными навыкате глазами и оттопыренными ушами.
Тот, кто при любой власти продажной душенкой предчувствовал, как и что надо делать. Говорить. Писать. А посему регулярно получал почетные звания. Награды. Премии. Обжирался на банкетах. Приемах. Презентациях. Был доволен собой и жизнью.
В последние дни преуспевающий юрист-писака-евреище, по представлению Егора Ивановича, перепугался до смерти. И наложил в штаны.
Собрал вещички. И приготовился сделать ноги на землю обетованную или в Америку... И на сей раз пронесло. Снова оказался в победителях.
Еврейской наглости снова, естественно, поприбавилось. Можно было опять именовать всех вместе взятых оппозиционеров «фашистами». «Идеологическими пройдохами». «Политическими авантюристами». «Красно-коричневыми оборотнями». Даже «убийцами».
Можно было накропать в обращении и такой сопливо-воинственный абзац: «Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?»...
Сколько жизней за пару октябрьских дней погубила эта «достаточно окрепшая демократия», было еще неизвестно. Власть неуклюже заметала грязным хвостом свои кровавые преступления. Замелькали противоречивые цифры.
Эмвэдэшный генерал сообщил корреспондентам, что из Дома Советов «вынесено всего 40 убитых и раненых». Армейский генерал-историк уверенным голосом поведал телезрителям, что, по его данным, там уже обнаружены «не менее 800 убитых».
Явное вранье порождало в Москве самые невероятные слухи... Мол, раненых добивали на этажах. А здоровых уводили и расстреливали в подвале. В Доме и пожар специально так долго не тушили, чтобы успеть сжечь всех бесчисленных покойников.
По другой версии, бесчисленные трупы по ночам забрасывали в крытые грузовики. Или сбрасывали на баржи.
Машины ехали в крематории, где их уже ждали. Баржи гнали по Москве-реке до определенного места, где и затапливали.
Говорили еще, что много народу погибло на стадионе недалеко от Дома. Сначала их били и пытали. Потом уничтожали из двух пулеметов.
В расстреле вроде бы участвовали какие-то темноволосые гражданские в кожаных куртках. Очень они походили на евреев.
Так или иначе еврейскую тему затрагивали почти все, с кем говорил Егор Иванович об октябрьской трагедии. Упоминались разные детали. Назывались разные цифры. Выдвигались разные предположения.
Кто-то видел, как эти самые в черных куртках с помповыми ружьями в руках сидели на бэтээрах, появившихся рано утром 4 октября у Дома. Они соскочили на асфальт. И стали стрелять в безоружных баррикадников.
Ходил слух, что еврейские снайперы сидели в разных корпусах «Останкино» и в зданиях вокруг Дома Совета. Убивали они не только демонстрантов и ополченцев.
Но и эмвэдэшников, офицера «Альфы». Дабы разозлить их. Вывести из себя. Вынудить открыть огонь по своим, по русским.
Они работали вроде бы и под видом наших «евреев-афганцев». К ним на помощь из Израиля прилетело под видом туристов от нескольких десятков до нескольких сотен спецназовцев.
Когда кровавое «дело» было сделано, они тихо улетели. А в «Шереметьево» списки всех иностранных «туристических» групп, естественно, бесследно исчезли.
Егор Иванович не сомневался – все было так или примерно так... Впрочем, для него это уже не имело принципиального значения. Потому что, по его твердому убеждению, еврейские инородцы всегда приносили России лишь беды. Несчастья. Кровопролития.
Главари их безродной ватаги в семнадцатом году верховодили разрушением вековых устоев великого государства. А чуть позже – расстрелом царя и его семьи...
С тех пор еврейство как злокачественная опухоль разлагает и уничтожает страну. Не в меру добродушно-доверчивый русский народ.
Они натравливали тогда и натравливают теперь русских на русских. Лилась и продолжает литься рекой русская кровь. Так было в далекие годы гражданской войны в России. Так случилось на днях в Москве...
7 октября был объявлен днем траура. На Ваганьковском, Введенском, Долгопрудненском, Кунцевском и Митинском кладбищах значительно поприбавилось свежих могил.
Еще не отыскали всех без вести пропавших. Еще в московских моргах не опознали десятки трупов. Еще не высохли слезы... А трагедия официально вроде бы уже стала забываться. Уходить в русскую невеселую историю.
На следующий день после массовых похорон началась массовая раздача боевых наград... Торжественно-радостный Ельцин вручал в Кремле своим спасителям в военной форме ордена. Даже золотые звезды Героев России.
Их в первую очередь получили министр внутренних дел и командир отряда спецназа, орудовавшего в Останкино. Принял Звезду и армейский генерал, командовавший придворной дивизией, чьи танки палили по Дому Советов.
Русские офицеры за убийство русских людей по приказу русского главнокомандующего стали Героями России... Страшное это геройство. Несмываемое, позорное пятно на славном флаге русской армии.
Немного утешало Егора Ивановича лишь одно. По слухам, у какого-то генерал-полковника все-таки хватило мужества и совести отказаться от геройской Звезды... К великому сожалению, он стал лишь редким исключением.
Остальные от щедрого вознаграждения за доблесть в борьбе с собственным безоружным народом не отказались. Ни от орденов и медалей. Ни от досрочной звездочки на погоны и повышения по службе. Ни от дорогостоящих подарков и увесистых денежных премий...
Впрочем, деньги в разоряющейся, полуголодной России зарабатывали кто как мог. Надо было ухитряться сводить концы с концами. Выживать... Все покупалось и продавалось. Даже трагедия стала ходовым товаром.
Предприимчивые фотографы делали мгновенный полароидный бизнес у обгоревшего Дома Советов. Он превратился в новую черно-белую московскую «достопримечательность», вокруг которой собирались толпы любопытствующих.
Егор Иванович наблюдал однажды, как фотографировались «на добрую память» сначала несколько девиц с ребятами. Потом три солдатика с автоматами из охраны Дома. Потом молодые родители с маленьким симпатичным сынишкой и огромным зверского вида псом.
И подумалось ему, что изуродованное черно-белое здание стало символом не только Москвы. Но и всей России. Страшным символом произошедшей трагедии, неумолимо приближающей новые неисчислимые беды...
После сорока дней скорби страна так и не обрела покоя. В субботу 13 ноября растревоженная Россия мрачно рассуждала о своем незавидном настоящем. Скорбила о невинно погибших в окаянные октябрьские дни.
Егор Иванович видел, как пулевые отверстия в расстрельной стене стадиона люди прикрывали кроваво-красными гвоздиками. Как слезами капал воск с горящих поминальных свеч.
Он видел сотни листовок. Броские, написанные масляной краской, призывы-вопросы: «Убийцу Ельцина под суд!», «Ельцин, куда дел трупы?»
Официально было объявлено о ста сорока шести погибших... Цифры эти, конечно же, никому не казались правдивыми. Власть предержащим давно уже никто не доверял. И тем более не верил.
Неподалеку от стадиона в память о погибших был сооружен двухметровый деревянный крест. Вокруг него краснели цветы. Мерцали огоньками желтые свечи.
По соседству к дереву был прислонен большой щит из досок. На нем виднелись несколько траурных фотографий... Егор Иванович подошел поближе. И ужаснулся, увидев совсем юные лица.
В два часа дня в сквере возле бывшего Дома Советов началась церковная панихида по убиенным 3–4 октября в междуусобной брани. Народу собралось очень много.
– Константин – 14 лет, Роман – 15 лет, Марина – 16 лет, Алексей – 17 лет, Андрей – 18 лет, Дмитрий – 20 лет, Сергей – 21 год... – долго летели над собравшимися имена всех погибших.
Тысячи людей замерли с застывшими, окаменевшими, потемневшими лицами. У многих дрожали в руках букеты цветов. Слышался чуть сдавленный плач.
– Да простится им всякое прегрешение – вольное или невольное! – разнеслось в конце панихиды над многотысячной толпой. Над исстрелянным, израненным, изуродованным черно-белым Домом...