Дмитрий Мещанинов – совершенно новая фигура на фоне обширной современной словесности. Но, как показывает вдумчивое прочтение автором очерка «смутных рассказов» этого прозаика, такое самобытное воспроизведение «горбачевско-ельцинской эпохи» сделало бы честь любому крупному современному прозаику, к именам которых мы давно привыкли. Но создать «мгновенный снимок» эпохи беспредела никому из них не удалось, хотя на читательский рынок выброшены кирпичи романов и блоки повестей.
Может быть, причина отчасти в том, что маститые романисты и те, кто следует по их пути, во многом стремятся передать собственное мироощущение и не жалеют красок, чтобы воплотить собственный психологический портрет. Дмитрий Мещанинов все внимание сосредотачивает на образах современников, опутанных паутиной обещаний, раздавленных беспросветностью завтрашнего дня, копящих душевные силы для протеста.
Интересно понаблюдать за типажами. Рассказчик выпускает их на просторы своих «сюжетов» в очереди перед дверью магазина, в сберкассе в ожидании пенсии, в приемном покое больнице, в управе (вчерашнего райсовета или собеса) за никчемной справкой, в толпе на очередном беспутном и безалаберном митинге, даже в секторе учета райкома партии…
Во многих рассказах – настоящий апофеоз беспросветности и мрака, которые овладели страной и обществом; не приговор, нет, а едкая уничтожающая насмешка над горбачевским краснобайством и ельцинским самодурством. Достойный ученик подрастает у Салтыкова-Щедрина и Зощенко, хотя и поздновато для прозаика начал Дмитрий Мещанинов! Безобидные шукшинские чудики жили больше в себе, в своих «загогулинах», как бы выразился наш четырехпалый златоуст, мещаниновские же с головой погружены в смутное время, которое им досталось. Они не живут, они выживают!
Теоретизирую, размышляю, толкую на свой лад. А кто знает, может быть, Дмитрий Мещанинов своими хроникальными «смутными» рассказами (и в смысле формы – «смутными», размытыми, как бы вне жанра), прокладывает в литературе свою тропу. Разрушает сложившиеся каноны напором неукладывающегося в обычные рамки материала. Ведь при нынешних «размытых» юридических нормах какой-нибудь «авторитет», не упрятанный за решетку, может предъявить автору иск за нанесение морального ущерба, за дискредитацию деловой репутации. А какой иск может быть предъявлен к… рассказу? Это же художественное произведение, вымысел. Тут одни эксперты будут спорить до посинения, что можно отнести к моральному вреду, а что – нет. Так-то…
Его рассказы – как виноградная гроздь на ветке: ягоды бочками касаются, поддерживая друг дружку.
Если кратко суммировать все сказанное выше о проблематике «смутных рассказов», об их актуальности и остроте звучания, – прежде всего следует вспомнить о лепке образов. Многие события и явления горбачевщины и ельцинщины уже как бы потускнели, схлынули. Поколение «пепси» вообще растет не слишком памятливым. Под агрессивным натиском аншлаговских смехачей оно уже совершенно искренне таращит глаза, когда какой-нибудь вундеркинд сообщит, что первый беспосадочный полет через северный полюс в Америку совершили советские летчики – Чкалов с Байдуковым и Беляковым. У того безгрешного юного поколения от слушания замечательных мастеров по промыванию мозгов один герой на свете на все времена – Шварценеггер!
Так вот, это мещаниновское умение рисовать, лепить характеры, убежден, ему еще здорово пригодится при создании иных вещей, куда более крупных и масштабных, нежели рассказы.
Как этого мастерства – рисовать образ не хватает потоку нынешней описательной «метропрозы», издаваемой вагонами. Сюжет успевает пробежать огромные расстояния, сделать головокружительные пируэты, а образов – живых, из плоти и крови, типов, сходу запоминающихся и уже как бы живущих рядом, как не было, так и нет в этой тягомотине подсидок, разборок, надувательств, адюльтеров, сексуальных игр и упражнений.
Его пейзажи при всей их немногословности точны и выразительны, они ненавязчиво, но неотвратимо создают настроение, соответствующее настроению персонажей, действующих в данных эпизодах, а иной раз и очень выразительно оттеняют невысказанное в лоб отношение автора.
Пейзажные зарисовки – продолжение русской реалистической школы. Может быть, лишь более экономное, без пейзанской идилличности Тургенева или Паустовского, Юрия Казакова или Виктора Астафьева. Его, мещаниновская природа, по своему протестует против человеческой дряблости, вялости, уступчивости нахрапу оголтелого рвачества, хищничества новых хозяев жизни.
Ну не хочет ни флора, ни фауна принимать участие во всем этом головотяпстве! Разве это не видно?
В стиле – легкость, раскованность, широта захвата темы при внешней суховатости и застегнутости на все пуговицы, дневниковости, даже заземленности на судьбе одного-двух героев и десятка персонажей, встречающихся по ходу действия, в подтексте же огромные пространства страны и мира, аналогии со всем, что должно каким-то образом жить, запечатлевшись в сознании современника, бродить в его мозгах дрожжами. Думай, современник, думай, нельзя сегодня жить «безбашенно»!..
В точку бьет Мещанинов. Прицельно. В «десятку» – в наше вековое терпение к шкурничеству чиновничества, к безволию власти, к пустозвонству законов.
Большая литература не может пройти мимо политики. «Зеркало, проносимое по большой дороге», если оно не кривое и не засижено мухами до последней крайности, непременно отразит, чем дышит общество, как оно себя соотносит с происходящим вокруг. Стихия неустройства, шарлатанства, афер, несусветной чуши и глупости со всплывшими, как ночные мотыльки на свет фонаря, с одной стороны, – горе-теоретиками вроде Гайдара и Чубайса, Собчака и Старовойтовой, с другой – мнимыми устроителями страны – Лобовыми, Сосковцами, Хасбулатовыми, а с третьей – разного рода гипнотизерами и экстрасенсами – Чумаками и Кашпировскими – все в поле зрения Мещанинова, все в его рассказах. В «минуты роковые» веков и социальных взрывов, народных волнений и стихийных бедствий много всяческих оборотней является миру. Образное пространство «перестроечной» и «постперестроечной» России – его мольберт и палитра.
Особое место в его творчестве занимает «Черно-белый Дом». Что это по жанру?
Можно сказать, небольшая документальная повесть. Не слишком ошибемся, если назовем это произведение большим репортажем о драматических событиях осени 1993 года. Нет, пожалуй, ближе к истине все-таки определение – хроника, поскольку в нем есть точные временные отсчеты (не только по дням, а даже по часам!) разворачивающегося противоборства представительной и исполнительной власти.
И что же?
Все равно мы имеем наиболее полную и обстоятельную хронику, на которую, уверен, будут во многом опираться будущие историки и романисты. С журналисткой дотошностью Дмитрий Мещанинов фиксировал события трагических дней, анализируя телерепортажи, выпуски газет, радиоинформацию – все, что могло помочь ему создать целостную картину…
Главное – вещь по-настоящему волнует, тревожит, заставляет думать, где же должно было быть место каждого из нас в такого рода событиях. Или нам ничего не дано решать?..
Я успел прочитать изрядное количество повестей и даже романов, в которых так или иначе отражены события той проклятой миллионами россиян осени. У каждого из этих произведений, как водится, есть свои сильные стороны. Но целостная картина событий в такой краткой, конспективной, пунктирной даже, но от этого не менее выразительной и убеждающей форме предстала предо мной впервые. Разве это не заслуга перед историей? Перед памятью?
В хронике – лишь пунктир, укол совести, отметина, царапинка истории. А для художника – поле неохватных дум, сомнений, открытий!..
Русские офицеры стали… героями России за сражение… с безоружным символом распятой народной власти.
А русские, натравленные на русских? Вот она, тема тем.
Убежден, Дмитрий Мещанинов написал этот конспект, эту хронику, этот дневник, чтобы, когда придет час, вернуться к ним. Развивая картину – в панораму, эпизод – в мощное, многоплановое действо. Убежден!
Сегодня у Дмитрия Мещанинова уже семь книг. Шесть из них – смутные рассказы о смутном времени.
Читаю и перечитываю их, обдумываю, отчаянно спорю с коллегами, которые не признают такую хронику за литературу, которых хлебом не корми – подавай высокие материи или неукротимые шекспировские страсти, эпопеи подстать «Войне и миру», все новые и новые проказы рыцарей плаща и кинжала и уловки их обаятельных, но совершенно беззастенчивых и любвеобильных дам сердца.
Бью этих скептиков замечанием нашего величайшего литературного диагноста Александра Пушкина о том, что есть произведения в художественном плане, может быть, не являющиеся выдающимися, но затрагивающие на своих страницах такие глубинные нравственные проблемы, что размышлять о них, рекомендовать их читателям, растолковывать их морально-нравственный аспект – первейшая задача каждого пишущего, а не только критика.
Творчество Дмитрия Мещанинова как раз из этого разряда – о нем нужно говорить, спорить, размышлять.
Куда и как шагнет он дальше, Бог весть. Но я убежден, его взгляд на происходящее в жизни, оставаясь таким же пристальным и острым, каким он до сих пор был, приобретет еще и проницательность, позволяющую фиксировать не только уже происходящее, но и предвидеть завтрашнее.
Поостыл в своих страстях – буйстве и непокорности народ русский, подрастворила его азиатская хитрость и двуликость, сделала безразличным к будущему вечная историческая маята – тащить тяжело груженый воз за народы малые, думающее об одном, как бы приспособиться да сохраниться под безжалостными и беспощадными ветрами истории, как бы ухватить у империи брошенный или призабытый кусок немереных, неоглядных просторов или поиграть некоей исторической несправедливостью, пока великий народ мучается приставучей хворью вечного неустройства мира своего, пока втуне остаются его соборность и оптимизм…
Силы, жаждущие установить в мире свой порядок – культ золотого тельца, всеми способами (разрушением российской экономики, вышибанием духовных опор, совращением ложными идеалами подрастающее поколение, разжиганием межнациональной розни) хотят (и, надо сказать, во многом преуспели) поставить Россию на колени, хотят сделать ее просторы с их богатствами собственной кладовой, хотят, вычерпав недра, превратить цветущую землю в могильники отходов. И как с этим бороться?!
Только правдой. И еще раз правдой. Как делает это Мещанинов Дмитрий!
Леонид Ханбеков
(М., "Московский Парнас", 2005. - 80 с.)
Малоярославец – Москва,
Июль – сентябрь 2005 г.