Зима 1992 года
В обеденный перерыв Виктору Васильевичу неожиданно позвонила секретарша из отдела кадров. Ласково с ним поздоровалась. И... жестко потребовала срочно зайти к начальнику.
Он отложил в сторону пакет молока и хлеб. Вытер платком губы. Почистил щеткой спецовку. Причесался перед давно уже треснувшим зеркалом и пошел в административный корпус.
Начальника отдела кадров Виктор Васильевич застал за очень рискованным занятием. Пошатываясь на неустойчивой стремянке, тот менял на стене цветные фотографии – портреты президентов.
Кадровик наконец благополучно спустился на пол. Внимательно изучил, как висит Ельцин... Оказалось, ровно – и он довольно улыбнулся.
Посерьезнел и вздохнул... Засунул Горбачева за необъятный шкаф, перегруженный томами классиков марксизма-ленинизма и их бесчисленными последователями. Вплоть до перво-последнего президента лопнувшего на кусочки некогда монолитного Советского Союза.
– Пора выбрасывать эту макулатуру на свалку, – начал вслух размышлять Кадровик. Увидел давнего знакомого и озабоченно спросил: – С портретами вождей что делать-то?.. Их у меня уйма пылится!
– Не знаю даже... Выбрасывать вроде бы жалко. Какая-никакая, а ведь история.
– Да... Только больно уж непутевая.
Кадровик вспомнил, зачем вызывал Виктора Васильевича. И надолго замолчал. Задумчиво побродил по просторному кабинету. Сел за широченный стол. Попросил по телефону секретаршу принести чайку, печенья на двоих. И спросил:
– Василич, сколько же мы знакомы?
– Сразу не вспомнишь... Лет тридцать, пожалуй. Не меньше.
– Сейчас уточним. У нас в кадрах – полный порядок... Все про всех знаем.
Кадровик вытащил из высокой стопки на столе нужную папку. Полистал личное дело. Пощелкал на калькуляторе и искренне удивился:
– Надо же, как время бежит. Познакомились мы на фабрике тридцать семь лет, девять месяцев и три дня назад... Вообще-то твой трудовой стаж давно за четыре десятка перевалил. Солидный срок. Ничего не скажешь!
– Честно скажи, зачем вызывал? – заволновался Виктор Васильевич, почувствовав что-то неладное.
– Не волнуйся зря, Василич! От судьбы не уйдешь... Хочешь не хочешь, придется тебе невеселую правду сказать.
Разговор прервала пожилая секретарша. Она принесла на подносе чашки с дымящимся чаем, вазочку с печеньем. И тихо ушла, плотно прикрыв за собой дверь кабинета.
– Время настало такое провальное, что почва из-под ног уходит, – продолжил Кадровик. – Ровесники мы с тобой. Сил еще хватает нормально работать. Но становимся никому не нужными... Молодых да ранних на руководящие посты ставят. И они избавляются от нас, как от трутней престарелых.
– Не понял тебя, – нахмурился Виктор Васильевич. Отхлебнул горячего чая и поморщился.
– Чего тут не понять? Пришел к нам новый директор недавно... А никого из пенсионеров на фабрике уже не осталось.
– Я-то здесь при чем? Мне до шестидесяти еще целый год.
– Ныне на пенсию раньше срока можно выпроводить. Было бы желание... Словом, велено тебе и многим другим готовить документы, – сказал Кадровик. И печально показал на высокую стопку папок.
– Да-а-а, порадовал ты меня. Как обухом по голове врезал... К таким новостям не сладкий чай с печеньем, а горькую настойку с огурцом давать надо.
Кадровик встал. Безнадежно развел руками и хотел что-то сказать. Но Виктор Васильевич не желал его больше ни видеть, ни слышать. Он стремительно вышел из кабинета и оглушительно хлопнул дверью...
Документы оформили быстро. Не успел он толком обдумать, как жить дальше. А уже вывесили приказ директора об увольнении его с фабрики в связи с переходом на пенсию.
Провожали пенсионеров по-человечески... когда-то. Дарили цветы и недорогой, но все-таки подарок на добрую память. Вручали красивую грамоту с благодарностью за многолетний добросовестный труд. И теплые слова говорили на прощание.
Все было, но прошло... Не осталось от фабричных традиций ни того, ни другого, ни третьего. Ничего. Даже обыкновенные человеческие, добрые слова вроде бы вымерли за ненадобностью. Или же просто вышли из моды.
Невесело отработал последний день Виктор Васильевич. Оставалась самая малость. Зайти в отдел кадров. Сдать пропуск и взамен получить трудовую книжку... И все.
Секретарша взяла пропуск и порвала его пополам, как абсолютно никчемную бумаженцию. За трудовой книжкой попросила зайти к начальнику. Подняла трубку и позвонила ему.
В кабинете послышались тяжелые шаги и щелчок открываемого изнутри замка. Дверь открылась.
Мрачный Кадровик молча пожал руку Виктору Васильевичу. Жестом пригласил пройти и буркнул:
– Давно тебя жду. Закрылся даже. Нет настроения никого видеть... Муторно на душе.
– Совесть заела, что ли?
Кадровик махнул рукой и снова закрыл дверь на ключ. Достал из шкафа бутылку водки и тарелку с бутербродами. Поставил на журнальный столик и сел в низкое кресло.
– Устраивайся, Василич, поудобнее напротив… Поговорить хочу с тобой на прощание.
– О чем? И так все ясно – время пришло бессовестное.
Кадровик согласно покачал головой. Отвинтил пробку и налил водку в стаканы. Молча чокнулся с давним знакомым. Выпил. Запил водой из графина и вытер ладонью губы.
– О совести говоришь?! Думаешь, у меня ее нет? Есть... Поэтому и решил напоследок встретиться. Поговорить, чтобы не держал ты на меня обиду за пазухой.
– Обида – не камень! Ее просто не выбросишь, – рявкнул Виктор Васильевич. И... одним глотком осушил стакан. – Она, наверное, до конца дней во мне обосновалась.
– Пойми, не моя в том вина. Новый директор приказал всех, кого можно по нынешним правилам, гнать на пенсию. Куда денешься?!. Я такая же шестерка, как ты. Как все мы.
– Возразить-то не мог, что ли?
– Пытался. Все бесполезно... Ответ получил короткий – делай, что говорят, и рассуждай поменьше.
Хотел что-то резкое сказать Виктор Васильевич... Передумал. Разлил водку и, не чокаясь с Кадровиком, выпил.
– Знаешь, Василич, чего я только за последние недели от обиженных людей не услышал... А вчера узнал – новое сокращение намечается. Увольнять уже придется не на пенсию, а... на улицу. Средних, молодых. Всех подряд.
– Увольняй! Такая у тебя работа. Не пыльная, но рискованная... Как бы морду не набили. Заодно и портрет со стены не сбили. Народ-то на взводе.
Кадровик выпил водку и зажевал бутербродом. Сморщил лоб и задумался. Закурил сигарету и печальными глазами осмотрел свой кабинет.
– Черт с ним! Пора отсюда выматываться. Не желаю в выгоне людей на улицу участвовать. До конца дней совесть будет мучить... Выпровожу, пожалуй, сам себя на пенсию. На душе спокойней станет.
– Оно, конечно... Только, честно говоря, не ожидал от тебя такого фортеля. Завтра протрезвеешь – передумаешь.
Виктор Васильевич разлил оставшуюся водку. По-дружески чокнулся с давним знакомым. Взглянул на него с искренним удивлением и выпил.
– Всего тебе наилучшего! – пожелал Кадровик и тоже принял по последней. – Трудно без работы будет. Найти ее для пенсионера дело бесперспективное... Молодых-то безработных вон уже сколько.
Они обнялись. Расцеловались. Пожали друг другу руки. Невесело распрощались, не надеясь ни на скорую встречу, ни на что либо хорошее...
Первые дни после увольнения стали особенно тягостными. Такого мрачного настроения от обиды, безделья, никчемности никогда прежде не было у Виктора Васильевича.
Он неприкаянно слонялся по квартире. Или стоял у окна, наблюдая за вечно куда-то спешащими людьми. У каждого имелись свои дела и делишки... А у него – ничего кроме тоски.
К тому же донимала нагрянувшая либерализация цен. Пенсия, поначалу казавшаяся увесистой для нормального существования, день ото дня «худела» до неприличия.
Сводить концы с концами становилось все труднее... Попытался устроиться на работу. Но специалиста по конфетам и тортам в несладкое время отовсюду гнали в шею.
Окончательно потерял жизненные ориентиры Виктор Васильевич. Словно в буреломной чаще оказался и выбраться не может.
Выход, конечно, где-то должен быть... Как его отыскать?! Куда пойти?! Куда податься?!
Пришла ему спасительная мысль – надо пойти на митинг. Послушать, о чем люди говорят. Понять, к какому берегу они прибились. Куда и за кем идут. На что надеются.
Вообще-то Виктор Васильевич не любил массовых мероприятий и никогда в них не участвовал. Не храброго он был десятка и побаивался обуреваемых политическими страстями толп.
Впрочем, храбрости у него немного прибавилось после изучения статьи-инструкции «Как уцелеть на митинге». Там коротко и ясно, по пунктам, объяснялось, как действовать, чтобы не попасть в скверный переплет.
Виктор Васильевич настойчиво зубрил все пункты. И для закрепления постоянно повторял их про себя.
Вскоре появилась уверенность – ничто ему отныне не грозит. И он морально готов участвовать в чем угодно.
Ждать долго не пришлось... Несмотря на зиму, Москва по-весеннему бурлила и кипела.
На девятое февраля намечались аж целых два митинга. Причем начинались они в разное время. Так что представлялась редкая возможность попытаться убить двух зайцев сразу.
Постарайтесь не привлекать к себе внимание окружающих, высказывая вслух свое негативное мнение о происходящем. Фотоаппаратом лучше не пользоваться.
Виктор Васильевич и не собирался ни о чем и никак высказываться. Что бы ни стряслось, он будет нем как рыба.
Пожалел, что фотоаппарат советовали с собой не брать. Он-то мечтал заснять нечто из ряда вон выходящее... Но раз не надо, значит, не надо. Им, как говорится, виднее.
Он оставил дома свой старенький, видавший виды «Зенит». И отправился на площадь Свободной России. Первый митинг должен был начаться в половине двенадцатого именно там, у «Белого дома».
Так его с недавних пор на американский манер именовали демократы. Вообще-то официально он вроде бы еще оставался Домом Советов... Как бы там ни было, народу собралось много.
Пронзительный зимний ветер рвал новые российские трехцветные флаги и бесчисленные лозунги. Один из них гласил: «Они не прошли тогда, они не пройдут теперь!»
«О ком, собственно, речь?» – подумал Виктор Васильевич. Хотел спросить у державшего лозунг упитанного мужчины. Но на всякий случай не стал. Решил: сам разберется что к чему, когда начнется митинг.
Нежелательно находиться около трибуны, мусорных контейнеров, «чьих-то» оставленных сумок, пакетов и т. д. – в них могут находиться взрывные устройства.
Он внимательно осмотрелся. Ни мусорных контейнеров, ни подозрительных бесхозных предметов с возможной взрывчаткой поблизости не наблюдалось. Далеко, слава Богу, было и до трибуны.
На нее начали подниматься ораторы... Митинг начался. Все говорили примерно об одном и том же. Но разными словами и с разными деталями.
Вдохновенно вспоминали прошлогоднюю победу над путчистами. Один, правда, с негодованием поведал о судьбе знакомого майора.
Тот на защиту «Белого дома» привел целую колонну танков. А ему до сих пор не присвоили следующего звания. И даже перевели из боевой дивизии в обыкновенный... райвоенкомат.
Озабоченно говорили ораторы о затянувшихся реформах и экономических неурядицах. Жаловались на разгорающиеся распри внутри демократического движения. На попытки «красно-коричневых» воспользоваться этим и задушить свободу в России.
Крепче всего доставалось коммунистам. Выступающие гневно требовали от президента провести капитальную «чистку» своего аппарата. Отдать под суд виновных во всех смертных грехах бывших членов КПСС. И вообще близко их не подпускать к верховным органам власти.
«Как же туда прорвались Ельцин и прочие главные демократы?! Все они недавно коммунистами числились. Да не рядовыми, а очень даже высокопоставленными... Замысловатая рокировка получилась», – недоумевал Виктор Васильевич, шагая от площади Свободной России на второй митинг.
Держитесь подальше от центра толпы, стен, стеклянных витрин, металлических оград и других мест, где можно получить травму.
На просторной Манежной площади ничего опасного не было... Кроме людей. Таких же озлобленных и недовольных жизнью, как и на первом митинге.
Здесь собралось народу побольше. Десятки тысяч мужчин и женщин – пожилых, средних лет, молодых. Над ними красные флаги. Портреты Ленина и Сталина. Плакаты и лозунги.
Неподалеку старый полковник затянул «Вставай, страна огромная». Моложавый сосед поддержал ветерана. Потом задиристо крикнул: «Они не пройдут!» И призвал всех срочно «двинуть» на «Белый дом».
Держите наготове (в кармане) документы для проверки при оцеплении сотрудниками милиции места митинга.
Оцепления пока не наблюдалось. Милиционеров здесь было побольше, чем на площади Свободной России. Группировались они плотными кучками и посматривали на собравшихся недоброжелательно.
Виктор Васильевич нащупал в кармане свой паспорт гражданина несуществующего Союза Советских Социалистических Республик. И разволновался.
Успокоился. Сообразил, что у всех такие же. Новых еще не наштамповали. Некогда, наверное, или не на что.
Митинг открылся в начале третьего... Добрыми словами вспоминали гэкачепистов, томящихся за правое дело в тюрьме. Страстно призывали к восстановлению Союза, подточенного и разваленного демократами.
Зло напоминали ораторы о клятвенных заверениях власть захвативших завалить магазины провиантом после отпуска цен. Они, как и очереди, стали действительно бешеные. А продуктов по-прежнему не хватает.
Больше всех доставалось лично Ельцину и его «продажному правительству». Клеймили их, не стесняясь в выражениях, почем зря.
За развал экономики и надвигающуюся безработицу. За обесценивание денег на сберкнижках. За обнищание честных трудовых людей и обогащение нечистых на руку политиков-дельцов.
Страсти накалялись. Виктор Васильевич почти не сомневался: вот-вот негодование митингующих достигнет точки кипения и тогда... Тогда может случится то, чего и в страшном сне не увидишь.
При возникновении в толпе беспорядков и паники постарайтесь удержаться на ногах. Снимите галстук, длинный шарф, чтобы избежать удушения; застегните все пуговицы, «молнии» на одежде. Руки всегда должны оставаться свободными, согнутыми и прижатыми к телу.
Виктор Васильевич пунктуально выполнил очередной совет статьи-инструкции. Мысленно попрощался с родными и близкими. Замер в ожидании кровопролития... К его полному недоумению, ничего страшного не произошло.
Никто не задушил его. Никто не сбил с ног. Никакой паники и беспорядков не было на Манежной. До кулачных боев с милицией и похода на «Белый дом» дело тоже не дошло... Митинг закончился шумно, но мирно.
«Слава Богу, «Кровавого воскресенья» не получилось», – подумал Виктор Васильевич. Облегченно вздохнул и отправился домой.
И все же смутное у него было настроение. Побывал за один день на двух митингах. А ясности – никакой. Даже наоборот. Окончательно запутался. Кому верить?.. Черт его знает!
Он только воочию убедился, как развал страны, болезненно-непонятный переход к рыночной экономике, прямо-таки шок от подскочивших до космических высот цен раскололи народ. Разделили его на два непримиримых лагеря.
«В кровопролитие простых людей втягивают политики. Они вечно за власть чужими руками сражаются. В прошлом году демократы все перебаламутили и своего добились, в Кремль прорвались. В нынешнем – обиженные коммунисты на реванш настраиваются, – размышлял Виктор Васильевич. – Неспокойные времена. Взрывоопасные... Надо дома сидеть безвылазно».
Он так и сделал. Даже для душевного спокойствия перестал читать врущие газеты и смотреть истеричный телевизор. Обсуждать с нервным соседом-пенсионером злободневные проблемы окаянного бытия.
Прошло две недели... Виктор Васильевич все-таки снова вышел из дома. На сей раз направился он не на очередной митинг (в них решил больше вовек не участвовать), а просто по своей давней традиции к могиле Неизвестного солдата.
Каждый год он приходил к ней 23 февраля. Приносил цветы всем до сих пор неизвестным воинам Великой Отечественной. В первую очередь, конечно, своему отцу, погибшему где-то в самом начале войны.
Насколько Виктору Васильевичу помнилось, никогда прежде в этот день всенародных манифестаций и шествий не бывало. Люди поодиночке, семьями спокойно и молчаливо подходили к Вечному огню... Сегодня все выглядело и звучало иначе.
Огромная толпа недовольно гудела. Виднелись плакаты: «Демократические проститутки, гуляйте по улицам Тель-Авива», «Никто не имеет права жить лучше рабочих и крестьян», «Россия – не кормушка для паразитов».
Подавляющее большинство собравшихся были пожилые люди. У всех в руках краснели букеты цветов. Но возложить их к могиле Неизвестного солдата сегодня почему-то никого не пускали.
Улицы у Манежной площади были наглухо перегорожены тяжелыми грузовиками. Перед ними непробиваемыми кордонами застыли омоновцы с железными щитами и резиновыми дубинками.
Если вас задерживают сотрудники милиции, не пытайтесь доказывать на месте случайность вашего присутствия или сопротивляться.
Виктор Васильевич и не думал сопротивляться. Или что-то доказывать дюжим омоновцам в касках. И под их увесистые дубинки, прозванные в народе «демократизаторами», ему попадать не хотелось.
Он попытался отойти подальше от них, в безопасное место. Но было поздно... Толпа качнулась и вынесла его как раз туда, где началось побоище.
Молодые омоновцы толкали стариков щитами. Били дубинками по седым головам. По орденам и медалям на распахнутой груди... Все это казалось невероятным сном, превратившимся нежданно-негаданно в страшную явь.
Виктор Васильевич увидел лежащую старушку и решил помочь ей подняться. Нагнулся. Получил жесткий удар «демократизатором» по спине. И... сам упал.
Упав на землю, свернитесь клубком на боку, защищая голову и руками прикрывая затылок. Вставая, подтяните к себе руки и ноги, резко поднимитесь вперед и вверх.
Резко подняться вперед и вверх не удалось. Он со вздохом приподнялся на четвереньки. Отдышался. Сплюнул. С трудом распрямил онемевшую спину и неуверенно, пошатываясь, встал на ноги.
Осмотрелся. Поблизости омоновцев не было… Он помог горько всхлипывающей старушке подняться. Вытер платком ее мокрое от слез лицо. Обнял и повел подальше от беды.
Не бегите, избегайте криков, резких движений, выражайте своим видом нейтралитет. Соблюдайте выдержку и спокойствие.
Они не бежали. Шли медленно, молчаливо по брошенным и растоптанным в панике цветам. Всем своим видом выражая нейтралитет. Но не доброжелательный, а... ненавидящий.
Из последних сил пытался Виктор Васильевич соблюсти выдержку и спокойствие. Не получилось... Он увидел, как несколько человек несли мертвого старика. И бешено заорал:
– Скоты!.. Сволочи!.. Убийцы!..
Он бы наверняка еще что-нибудь прокричал, если бы не старушка. Маленькой ладошкой она прикрыла ему рот. С неведомой силой увлекла за собой и спрятала в толпе от смертельной опасности…
Виктор Васильевич толком не помнил, как добрался домой... Ломило спину от «демократизатора». Тряслись руки от беззащитности и несправедливости. Болела душа от увиденного и пережитого.
Он проглотил несколько обезболивающих и успокоительных таблеток. С трудом улегся на диван и прикрылся пледом, надеясь согреться и заснуть.
Ничего не вышло... Его знобило. Не спалось. Стоило закрыть глаза, как в мельчайших подробностях виделось и вспоминалось произошедшее.
Виктор Васильевич встал. Надел толстый свитер и шерстяные носки. Вскипятил воду и попил чаю. Побродил по квартире в поисках хоть какого-нибудь занятия.
От нечего делать включил телевизор. И... нарвался на очередной боевик. Экран заполонили смазливые леди в чем мать родила и квадратноподбородочные джентльмены в джинсах. Драки и перестрелки. Горы трупов и реки крови.
Вакханалию американского производства сменила скачущая невесть куда русская тройка. С явно нерусской внешностью дикторша «Вестей» защебетала о самых значительных событиях дня.
Первая новость прямо-таки ошарашила Виктора Васильевича... Он-то шел сегодня возложить цветы к могиле Неизвестного солдата в День Советской Армии. Оказалось, теперь это уже День защитника Отечества.
«Ну и дела, – опечалился он. – Дожили! Додемократизировались!.. Два разных праздника по одному поводу отмечает запутавшийся и расколовшийся народ».
Впрочем, как показал телевизор, и у власть предержащих имел место полный раскол. К Вечному огню пожаловали они не все вместе, как обычно бывало, а демонстративно-обособленно.
Первым президент – со своей компашкой. Позже вице-президент – со своей.
Для президента торжественно и громко играл военный оркестр. И никого больше не было видно ни в Александровском саду, ни на Манежной площади... Никого. Словно праздник отмечался в мертвом городе.
Кадры сменились – и Москва ожила. Ожила побоищем на столичной улице. Замелькали лица омоновцев и стариков. Послышались глухие удары и громкие крики.
Виктор Васильевич выключил телевизор и не включал его больше. Заставлял себя забыть о трагичном 23 февраля... Не получалось. Газеты и радио ежедневно так или иначе напоминали о происшедшем.
Появилось сообщение о погибшем старике. Проводившая вскрытие судмедэксперт телесных повреждений якобы не обнаружила. И пришла к выводу, что он умер просто-напросто от острой сердечной недостаточности.
«Врет нагло! – почти не сомневаясь в своей правоте, размышлял Виктор Васильевич. – Время настало бесчестное и жестокое... Пригрозили небось бабе. Она и написала то заключение, какое требовалось».
Следующая новость походила на паршивый анекдот. Среди пострадавших, обратившихся в больницы, числилось двадцать восемь человек – семь стариков и двадцать один... омоновец.
«Надо же такое выдумать! – негодовал про себя Виктор Васильевич. – Чудеса в решете получаются. Здоровенных, защищенных щитами и касками, вооруженных дубинками омоновцев хилые беззащитные старики... побили».
Стало известно и еще одно. Наиболее отличившихся в побоище стражей правопорядка наградили орденами «За личное мужество»... И они их с благодарностью приняли.
«Если дальше так пойдет, совсем плохо будет. Много невинной крови прольется в России... Слишком много. А главное – неизвестно зачем и ради чего?!» – обреченно подумал Виктор Васильевич.
Он улегся боком на кровать. И захотелось ему от безысходности заснуть вечным сном.
Но не спалось. Невыносимо ныл розовый рубец на спине от «демократизатора»...